Читаем Зигфрид полностью

— Чудесно!

— Еще!

— Еще!

И Зигфрид продолжал пение:

Плывет рыбак на лодке,Так горько одному,Что милой больше нету,Не верится ему.Пока сияют звездыИ ясен свет луны,Он ждет свою подругуИз темной глубины.Ступает дева в лодку,Печальна и бледна,В одной рубашке тонкойПришла она со дна.Несут их воды Рейна,Спокойны и чисты.Что так дрожишь, родная,Озябла, верно, ты?Рубашку треплет ветер,Челнок летит стрелой.Накинь мой плащ, голубка,Застудит холод злой.Простерла к скалам руки,Нездешней белизны,Улыбкой привечаетПолночный лик луны.Кивает старым башнямИ хочет луч звездыПоймать рукою легкойНа зеркале воды.Сиди спокойно в лодке,Любимая моя!Иначе нас затянетМогучая струя!Плывут навстречу лодкеБольшие города,И колокола звоныДоносит иногда.Вот дева на колениСтановится в челнеИ очи поднимаетК небесной вышине.Любовь моя, потише,Бездонна глубина!Водоворот закрутит —Потопит нас волна!Монахинь хор далекийПоет в монастыре,И догорают свечиВ церковном алтаре.Поет молитву деваЕе умилен вид,Из глаз роняет слезы,На милого глядит.Поет рыбак молитву,Его печален вид,С подруги глаз не сводит,На милую глядит.Краснее, все краснееГлубокая река,Бледнее, все бледнееПодруга рыбака.С небес луна скатилась,За ней звезда во след,Глаза закрыла дева —Не мил ей белый свет.Родная, доброй ночи!Родная, добрый день!Зачем уснуть ты хочешь?Ушла ночная тень.Горят на солнце башни,Шумит зеленый бор,В нем звонко распеваетВеселый птичий хор.Услышь скорей, родная,Веселых птиц привет.Рыбак глядит и видит,Что милой в лодке нет.Вот ласточка промчалась,Его задела грудь.Откуда прилетела?Куда свой держит путь?Рыбак лежит и дремлет,Недвижимо весло,Несет все дальше лодкуИ в море унесло.В младенчестве по морюЯ плыл издалекаИ размышлял о жизни,Сжимала грудь тоска.Вот ласточка промчалась,Шла лодка по волнам,И пел рыбак ту песню,Как будто пел я сам.

Некоторые из девушек-пастушек, устав от танцев и движений, клали свои руки на плечи Зигфриду. Волосы их распустились, и цветы из них выпали на землю. Когда они положили руки ему на плечи, их затопило его благоухание, исходившее от цветочных венков, которыми нимфы украсили юного Зигфрида. Влечение к Зигфриду охватило пастушек, и они стали обмениваться с ним поцелуями. Некоторые из нимф касались своими щеками щек Зигфрида, и Зигфрид предлагал им пережеванные лесные орехи из своих уст, которые девушки с великим удовольствием принимали в поцелуе.

Пока Зигфрид наслаждался обществом пастушек и нимф в танцах и играх, изумленные птицы собрались в небесах. Луна, пораженная чем-то вроде вожделения, стала наблюдать за танцами и играми Зигфрида с девушками и пришла в полное изумление. Пастушки молились, чтобы получить Зигфрида в супруги.

И он наслаждался с ними в точности как супруг. Он исполнил их желание. Когда же Зигфрид увидел, что пастушки устали от танцев с ним и наслаждений, он тут же провел своими ладонями по их лицам, чтобы прогнать их усталость. Отвечая на доброту и радушие Зигфрида, пастушки и нимфы взглядывали на него с любовью. Благотворные прикосновения рук юного Зигфрида переполняли их радостью. Их улыбающиеся лица сияли красотой.

Перейти на страницу:

Все книги серии Мифы

Львиный мед. Повесть о Самсоне
Львиный мед. Повесть о Самсоне

Выдающийся израильский романист Давид Гроссман раскрывает сюжет о библейском герое Самсоне с неожиданной стороны. В его эссе этот могучий богатырь и служитель Божий предстает человеком с тонкой и ранимой душой, обреченным на отверженность и одиночество. Образ, на протяжении веков вдохновлявший многих художников, композиторов и писателей и вошедший в сознание еврейского народа как национальный герой, подводит автора, а вслед за ним и читателей к вопросу: "Почему люди так часто выбирают путь, ведущий к провалу, тогда, когда больше всего нуждаются в спасении? Так происходит и с отдельными людьми, и с обществами, и с народами; иногда кажется, что некая удручающая цикличность подталкивает их воспроизводить свой трагический выбор вновь и вновь…"Гроссман раскрывает перед нами истерзанную душу библейского Самсона — душу ребенка, заключенную в теле богатыря, жаждущую любви, но обреченную на одиночество и отверженность.Двойственность, как огонь, безумствует в нем: монашество и вожделение; тело с гигантскими мышцами т и душа «художественная» и возвышенная; дикость убийцы и понимание, что он — лишь инструмент в руках некоего "Божественного Провидения"… на веки вечные суждено ему остаться чужаком и даже изгоем среди людей; и никогда ему не суметь "стать, как прочие люди".

Давид Гроссман

Проза / Историческая проза

Похожие книги

В круге первом
В круге первом

Во втором томе 30-томного Собрания сочинений печатается роман «В круге первом». В «Божественной комедии» Данте поместил в «круг первый», самый легкий круг Ада, античных мудрецов. У Солженицына заключенные инженеры и ученые свезены из разных лагерей в спецтюрьму – научно-исследовательский институт, прозванный «шарашкой», где разрабатывают секретную телефонию, государственный заказ. Плотное действие романа умещается всего в три декабрьских дня 1949 года и разворачивается, помимо «шарашки», в кабинете министра Госбезопасности, в студенческом общежитии, на даче Сталина, и на просторах Подмосковья, и на «приеме» в доме сталинского вельможи, и в арестных боксах Лубянки. Динамичный сюжет развивается вокруг поиска дипломата, выдавшего государственную тайну. Переплетение ярких характеров, недюжинных умов, любовная тяга к вольным сотрудницам института, споры и раздумья о судьбах России, о нравственной позиции и личном участии каждого в истории страны.А.И.Солженицын задумал роман в 1948–1949 гг., будучи заключенным в спецтюрьме в Марфино под Москвой. Начал писать в 1955-м, последнюю редакцию сделал в 1968-м, посвятил «друзьям по шарашке».

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Историческая проза / Классическая проза / Русская классическая проза
Александр Македонский, или Роман о боге
Александр Македонский, или Роман о боге

Мориса Дрюона читающая публика знает прежде всего по саге «Проклятые короли», открывшей мрачные тайны Средневековья, и трилогии «Конец людей», рассказывающей о закулисье европейского общества первых десятилетий XX века, о закате династии финансистов и промышленников.Александр Великий, проживший тридцать три года, некоторыми священниками по обе стороны Средиземного моря считался сыном Зевса-Амона. Египтяне увенчали его короной фараона, а вавилоняне – царской тиарой. Евреи видели в нем одного из владык мира, предвестника мессии. Некоторые народы Индии воплотили его черты в образе Будды. Древние христиане причислили Александра к сонму святых. Ислам отвел ему место в пантеоне своих героев под именем Искандер. Современники Александра постоянно задавались вопросом: «Человек он или бог?» Морис Дрюон в своем романе попытался воссоздать образ ближайшего советника завоевателя, восстановить ход мыслей фаворита и написал мемуары, которые могли бы принадлежать перу великого правителя.

А. Коротеев , Морис Дрюон

Историческая проза / Классическая проза ХX века