Зигги Стардаст и я

Лезу в рюкзак, перерывая содержимое: учебники, пенал с улыбающейся рожицей, магнитофон, который всегда ношу с собой, – не разбился, ффух! – и наконец нахожу «питер-пол-и-мэри», он же мой ингалятор, завалившийся на самое дно. Пуф-пуф-пуф – жадно хватаю несколько доз стероидного эликсира из пыльцы фейри… ахххххх – и оседаю.

Звенит звонок.

– Блин, опаздываем, – досадует Скотти.

– Все равно попадешься, малыш Джонни! – вопит кто-то из Обезьян.

Гул кулаков, молотящих по обезьяньим грудям, медленно стихает.

Ушли.

Вдыхаю еще две дозы. Вернулся. Немного расстроенный, зато живой. Прислоняюсь головой к двери и закрываю глаза. Проклятье. Первый период матча пройдет без меня. Ладно, пусть это биология, и снова будем препарировать лягушек, а я уже напрепарировался на семь жизней вперед, но все же…

Еще вдох: смесь запахов сосны и дезинфектанта. Аххх.

Добро пожаловать в мой второй «дом, милый дом» – стадионную раздевалку.

Секрет: именно здесь я обедаю.

О нет, не волнуйтесь. Я свой срок в столовой отсидел как миленький. Три года за решеткой. Кое-как переживая все новые сцены из «Повелителя мух» каждый день, с 12:06 до 12:46, вплоть до того дня, когда вождь Скотти встал в центре столовского острова и выставил мой гимнастический суспензорий на всеобщее обозрение, поливал его кетчупом и орал: «Давайте поздравим Джонатана Коллинза, который сегодня стал женщиной!» – а потом запустил с оттяжкой через все небеса, так что, конечно же, тот приземлился точнехонько в горку картофельного пюре на моем подносе. Я воспринял это как сигнал «покинуть сцену через левый выход», чтобы больше никогда не появляться.

Пару раз пытался обедать со Старлой, но, поскольку она сидела за столом, где было полно девчонок, казалось, что я вторгаюсь в их Женвселенную. Пробовал подсаживаться за другие столы, к гениям-шахматистам и драмазоидам из школьного театра, но они слишком разговорчивы, а торчки-хиппи – слишком… даже не знаю. А потом однажды нашел это местечко. И с тех пор обретаюсь здесь. И счастлив, как никогда.

Но ни разу не приходил сюда так рано. Даже свет играет иначе. Словно в кино, когда герой видит сон…

Ладно. Есть час. Надо бы просмотреть задание по английской литературе, поскольку вчера вечером у меня на это времени не было. Вытаскиваю из рюкзака «Чайку по имени Джонатан Ливингстон», а заодно магнитофон и микрофон, чтобы начать записывать. «Запоминание помогает включать память». Так говорит доктор Эвелин, которая просила меня записывать во время лечения как можно больше моментов, чтобы ум не терял остроты. Кроме того, именно так Энди Уорхол начал создавать журнал «Interview», так что я всегда представляю себя знаменитостью, которая беседует с ним.

Щелк.

– «Чайка по имени Джонатан Ливингстон», – говорю я в микрофон. – Книга о смысле всего.

Листаю страницы и читаю вслух один из любимых пассажей:

– «Если хочешь, мы можем начать работать над временем… пока ты не научишься летать в прошлое и будущее… и тогда ты будешь подготовлен к тому, чтобы взлететь ввысь и познать смысл доброты и любви».

– О да, я согласен, Энди, – говорю туалетным кабинкам. – Думаю, он пишет о том, что добрым можно быть только сейчас. А потом уже поздно, ты потерял шанс… Ты прав, Энди, это трудно сделать, когда за тобой гонятся Обезьяны, но в том-то и заключается испытание, полагаю. Доктор Эвелин говорит: «Испытания учат душу расти» – так что, думаю, именно это она и имеет в виду… Ах да, еще одно: любовь вневременна. Единственный способ воистину найти любовь – это отправиться в жестяном космическом корабле в другое измерение и жить там. С другими звездными людьми. И с Зигги. Ага, совершенно верно…

– Может, он пытается сказать что-то другое, – доносится из кабинки чей-то голос.

– А-а-а, ш-ш-штоб тебя!

– Прости, чувак, не хотел пугать.

Полусмешок, полупривет, поехал ты кукушечкой, Коллинз.

Кое-как поднимаюсь, елозя спиной по двери.

– Извини, я… – Вот прекрасно! Я тут, как придурок, говорю в дурацкий микрофон, а какой-то парень все это время справляет большую нужду. – Я не знал, что тут еще кто-то есть. Иисусе…

– Ага. Я так и понял.

Его ступни опускаются на пол – он что же, зависал над толчком в воздухе? – и, боже, его «чаки»[17] убиты в хлам.

– Я, пожалуй, пойду, – говорю ему.

– Может, он пытается сказать что-то другое, – повторяет незнакомец.

– Кто?

– Автор.

– А… Может быть, да…

– Нужно поверить, чтобы увидеть, верно?

– А?..

– Ты веришь в путешествия во времени, приятель? В параллельные вселенные? Во все такое?

– О да, конечно. Как в «Звездном пути»?..

– Чего?