Зигги Стардаст и я

Он снова смотрит на меня, грудь вздымается, глаза горят. Кажется, вот-вот взорвется… Понятия не имею, чего ждать.

Потом: отец качает головой и отворачивается.

– Нет. Я никогда не пойму эту твою сторону.

И закрывает глаза. Снова уходит.

– О… но… я… – Стою, неспособный сдвинуться с места, не понимая, что делать.

Смотрю в окно. Утираю слезу. Вижу дубы. И горы. И облака. И пару птиц, пролетающих по ясному небу. И людей, суетящихся на парковке. Жизнь. Продолжается. Как обычно.

И мы. Два человека. Существующие в одной комнате, на одной планете, но живущие в двух очень разных мирах…

Не знаю.

Может, когда-нибудь он поймет.

А может, когда вернется домой, я снова буду забирать его из «Блюзовой нотки», сидеть смотреть «Семейное дело» и молча поедать готовые ужины, и папа будет по-прежнему верить в свою версию меня, а я – в свою.

Зато я, по крайней мере, знаю, какая из них – настоящая. И пока мне этого достаточно.

Поднимаю на него взгляд еще раз.

– Я люблю тебя, папа.

И выхожу за дверь.

61

Заворачивая на подъездную дорожку, вижу на переднем крыльце сверток. Завернутый в полинялую занавеску из комнаты Уэба! Распахиваю дверцу машины и бросаюсь к нему.

Сверху рукописная записка со словами:

Зигги. Открой сегодня поздно вечером. На улице. Не раньше. Поймешь почему. Уэб.

О боже…

Начинает звонить телефон в доме. Вбегаю внутрь.

– Уэб? – кричу в трубку.

– Это Честер, сынок. Ты как?

– О… Все отлично. А ты?

– Хорошо, малыш. Просто звоню, чтобы проведать вас. Не видел тебя и папу пару дней, вот и…

– Ага, он в больнице. Но уже выздоравливает. – Подношу сверток к лицу. Пахнем им: мылом и жжеными травами.

– Ох ты ж… Ну… хорошо… надеюсь, он… В общем, малыш, прослушали мы с братом пленку, и…

– А, да! Точно. Чуть не забыл…

– Хэл как-то навредил тебе?

– Нет… не слишком. Он пытался…

– Да, я так и думал. Этот больной ублюдок в тюрьме.

– Серьезно?

– И, думаю, пробудет там долго. То, что он сделал с тобой, – ты ведь еще ребенок, от одной мысли у меня все кипит… И все, что он наговорил о копах и коренных американцах… Ты бы видел моего брата. Я думал, он сорвет дверь этого клятого трейлера с петель и швырнет в озеро. Даже не представлял, что он может испытывать нечто подобное.

– Ничего себе…

– Ты совершил храбрый поступок, малыш. Только не следовало заниматься этим в одиночку. Жаль, ты раньше ко мне не пришел. Ты мог пострадать. Очень серьезно.

– Я должен был, – говорю. – Ради Уэба и себя.

– Да… ну, что ж… я просто хотел, чтоб ты знал…

– Спасибо, Честер. За все.

– Ну так… может, вскоре увидимся?

– Да… может… Увидимся, Честер…

– И еще, Джонатан…

– Что?

– Ты просто… ну… хороший ты парень, слышишь меня? Не позволяй никому больше говорить тебе что-либо иное… усек?

– Ладно…

– Хорошо. Ну… Увидимся.

Мы вешаем трубки. Остаток дня я провожу во дворе на качелях, раскачиваясь туда-сюда, снова и снова перечитывая записку…

И вот спустя шесть САМЫХ ДОЛГИХ ЧАСОВ В МОЕЙ ЖИЗНИ этот момент настает.

Я плавно ставлю пластинку на проигрыватель и выхожу на улицу. «The Dark Side of the Moon» шепчет в колонках. Как ветерок. Ложусь на спину и…

ТАДАМ!

Огромная прекрасная полная луна.

Ого…

Я наматываю на нее свои мысленити: вспоминаю нашу марсианскую высадку, будто она случилась вчера. Вспоминаю вечер в своей комнате с ним, словно это было сегодня. Вспоминаю то, что однажды сказал президент Кеннеди: «Мы решили лететь на Луну не потому, что это легко, а потому, что это трудно».

Думаю, я наконец понял. Это очень похоже на любовь, правда? Это трудная работа, но если не сдаваться и продолжать двигаться вперед, наградам несть числа…

Медленно развязываю бечевку на свертке.

Это полароидная фотография в рамке с его каминной полки: та, на которой он вывел слово «ДОМ».

Переворачиваю ее.

И улыбаюсь.

На обороте два слова:

«Твоя очередь».

Авторское примечание

15 декабря 1973 года Американская психиатрическая ассоциация (APA) изменила ход истории.

После долгой и упорной, казавшейся заведомо проигрышной битвы, которую вело Движение за освобождение геев, APA официально убрала гомосексуальность из «Диагностического и статистического руководства по психическим расстройствам». Проще говоря: впервые в истории человек, идентифицированный как квир[84], стал считаться «нормальным».

Я узнал об этом первопроходческом движении в то время, когда друг дал мне посмотреть одну из серий «Этой американской жизни» под названием «81 слово». Она прекрасно рассказывает об этой борьбе, усилиях и итоговом судьбоносном решении, которое некоторые считают рождением современного движения ЛГБТК2+. Так было посеяно семя истории Джонатана.