Зигги Стардаст и я

Я беру фонари черного света и начинаю нащупывать на стене розетку. Есть! Включаю.

– Ладно, ты готов? Тогда поехали!

Он по-лягушачьи спрыгивает на пол ко мне.

– На что смотрим, а?

– Хочешь отправиться на Луну вместе со мной?

– Ага.

Он снова улыбается. Ямочки. Я чувствую их даже в темноте.

– Смотри вперед. Готов?

– Угу.

Включаю фонари.

Вау!

Это намного лучше, чем мне представлялось.

Постер, висящий на стене, мигом оживает. И одним карлсагановским махом мы телепортируемся на поверхность лунного уранового стекла. Уэб смеется – кажется. Я его не слышу. Космос поглощает любые звуки. Мы поднимаем лунную бурю босыми ногами. Пыль нежная, щекочет пальцы и почему-то пахнет кокосовым лосьоном для загара. Мы останавливаемся у отпечатка подошвы Нила, идеального неоново-оранжевого овала с идеально пропечатанными бороздками.

Ни одной нарушенной.

– Да чтоб мне! – говорит он.

– Точно.

– «А.Л.», – читает он надпись в нижней части постера. – Кто это?

– Моя тетя Луна…

И так вот просто – просто произнеся ее имя – я переношусь назад в одно туманное утро в нашей гостиной… И звуки высадки на Луну начинают доноситься из телевизора.

Биип… биип… ву-ушшшшшш…

Биип… биип… ву-ушшшшшш…

В левой части экрана появляется лунный посадочный модуль. Мы вскрикиваем. По такому случаю я соорудил скафандр из двух черных мешков для мусора, гофрированных воздуховодов от сушилки – для рук и ног – и круглого аквариума, облепленного алюминиевой фольгой.

Тетя Луна нарядилась в любимое флуоресцентное зеленое платье в пол, покрыла лицо и руки светящимся зеленым гримом и соорудила головной убор из ершиков для курительной трубки и ватных шариков, которые раскрасила зеленым фломастером, и теперь они прыгали и качались у нее на голове во все стороны. Источник вдохновения – фильм «Мой любимый марсианин».

Отец слепил из пластилина заостренные ушки и нарядился Споком. Но стояла такая жара, что они все время таяли и оплывали, и в итоге папа стал похож на Дамбо.

Что вызывало у нас неудержимый хохот.

Мы поглощаем бисквитные печеньки «Мунпайз», лунную пиццу, лунные молочные коктейли с «Орео», прилипнув к экрану, как и весь остальной мир.

Биип… биип… ву-ушшшшшш…

Лунный модуль спускается… ниже… ниже… облачко лунной пыли… Тетя Луна-Марсианка оплетает нас с папой своими щупальцами-руками, смяв мой скафандр о свой. Папа Спок сияет улыбкой с другой стороны. Мы – один большой сгусток инопланетной любви.

Потом «Игл» совершает посадку.

Наши вопли взмывают к небесам, и я уверен, что вижу, как Нил Армстронг оглядывается, не понимая, откуда они доносятся. Потом подпрыгивает, подлетает, шаг за шагом, парящий, безвоздушный, СВОБОДНЫЙ.

Биип… биип… ву-ушшшшшш…

Биип…биип… Он на Луне!

Мы снова вопим. Силюсь разглядеть хоть что-то. Мое дыхание туманит стекло. Тетя Луна – сияющий вихрь зелени, ее лицо в белых полосках от слез, смывающих краску. Папа Спок улыбается так широко, что улыбка заполняет комнату.

«Один маленький шаг для человека… один гигантский прыжок для человечества…»

Тетя Луна отрывает меня от пола, поднимая в воздух. Я плачу, сам не зная почему. Она поворачивает к себе аквариум и припечатывает его смачным зеленым липким поцелуем. Мы кружимсякружимсякружимся в пластиковом гофрированном торнадо. Единственное, что я вижу, – это радиоактивную любовь, что сияет из ее глаз. И улыбку папы Спока, проносящуюся мимо, словно мы достигли скорости искривления.

– На Луну, Джонатан, на Луну! Мы только что прибыли на Луну! – она повторяла это снова и снова, и я видел, как тетя вращалась, Нил Армстронг прыгал, папа продолжал улыбаться сквозь один сплошной липкий зеленый поцелуй, и это был первый и единственный раз, когда я понял смысл любви…

– Ого, правда? – спрашивает Уэб.

Рывком в реальность. Боже! Даже не сознавал, что говорю это вслух.

– О. Да…

– Что с ней случилось? – спрашивает он.

– Не знаю. Она исчезла на следующее утро… Прислала мне этот плакат из Вудстока через пару недель. С тех пор не объявлялась.

– Проклятье, как жаль, приятель!

– Ага.

Мы плывем, дрейфуя в космосе.

– Ты когда-нибудь терял близкого человека? – тихо спрашиваю я.

Он долго молчит, потом:

– Да.

– Кого?

Он не отвечает.

– Уэб?

Молчание.

По-прежнему.

Ничего.

Потом:

– Джонатан?

– Да?

Он медленно накрывает пальцами мою руку.

У меня останавливается дыхание.

– Ты не против? – спрашивает он.

Нет. Мне нельзя. Я не должен…

– Не против, – шепчу.