Зигмунд Фрейд

Эта Англия – вскоре ты сам увидишь, – несмотря на все, что кажется чуждым, странным и сложным, а этого здесь вполне хватает, – благословенная, счастливая страна, населенная добрыми и гостеприимными людьми. По крайней мере, такое впечатление я получил после первых недель. Нас приняли очень радушно. Нас принесло на крыльях массового психоза (я не мог не прибегнуть к поэтической метафоре). Через три дня почтальон исправно приносил письма по адресу «Доктор Фрейд, Лондон» или «Напротив Регентского парка», а таксист, который привез Анну домой, воскликнул, увидев номер дома: «О, это же дом доктора Фрейда!» Газеты сделали нас известными. Нас засыпают цветами, а от конфет и фруктов у нас вполне могло бы начаться серьезное несварение желудка.

Популярные газеты, вероятно, не попадали на его стол перед завтраком. Он заметил бы в них следы того же самого антисемитизма, который процветал по другую сторону Канала, но в более мягкой, англицизированной форме, скорее социальной, чем политической. За три дня до того, как Фрейд написал брату, «Санди экспресс», в то время солидная газета, исповедовавшая ценности среднего класса, выражалась так:

Наблюдается большой приток иностранных евреев в Великобританию. Они переполняют страну. Они пытаются в больших количествах устроиться на медицинскую работу… Что самое худшее, многие из них представляются психоаналитиками… [Психоаналитик] часто получает над пациентом власть, которой пользуется, если он не совсем порядочный человек.

В брошюре, выпущенной британскими евреями, чувствуется нервная атмосфера, с которой сталкивались иммигранты. Им советовали выучить английский и правильное произношение, чтобы не выделяться, а также не критиковать правительство или британский образ жизни. «Лучше говорите на английском с запинками, чем на беглом немецком, и не говорите громко. Не читайте на людях немецких газет».

Фрейд был огражден от всего этого. Он продолжал работать, завел несколько пациентов, немного писал. Последняя часть «Моисея и единобожия» была завершена в июле, и Фрейд устроил ее издание. Первые части уже появились, но он ожидал наибольшей отрицательной реакции от последней, заключения, как, впрочем, и произошло. Приходили посетители, некоторые из них были знаменитостями: Г. Дж. Уэллс, Сальвадор Дали (который привел с собой жену), посланцы от Королевского общества (избравшего его иностранным членом) со своей «хартией», чтобы Фрейд подписал ее. Из Манчестера приехал Сэм Фрейд.

Недалеко от Сент-Джонс-Вуд, в Мэсфилд-гарденз в Хемпстеде, рядом с Финчли-роуд, было найдено постоянное жилье. Это был отдельный дом, построенный после войны. Эрнст сменил там всю обстановку и подготовил его к заселению осенью. Марта перебралась туда 27 сентября. Фрейд – который в том же месяце подвергся радикальной операции в лондонской клинике – присоединился к ней три дня спустя.

Это была неделя мюнхенского кризиса, когда Германия, поглотив Австрию, вот-вот готова была завоевать следующую страну к востоку, Чехословакию. Коллеги убеждали британского премьер-министра, Невилла Чемберлена, продемонстрировать силу. В лондонских парках стали копать траншеи, чтобы использовать их как укрытия во время воздушных налетов. Выкатили все противовоздушные орудия страны – сорок четыре единицы. Флот был приведен в боевую готовность.

Но Чемберлен оставался миротворцем, говоря британскому народу по радио: «Как ужасно, нелепо и невероятно, что мы строим убежища и примеряем противогазы из-за ссоры в далекой стране между людьми, о которых мы ничего не знаем». Он поехал на переговоры с Гитлером в Мюнхен и вернулся с триумфом («Я думаю, нас ждет мирное время»), как показано в сотнях телевизионных документальных фильмов, человек, похожий на управляющего банка, машущий какой-то бумагой. Фрейд записал в дневнике: «Мир». Шесть месяцев спустя немцы захватили Чехословакию и настроение в Великобритании наконец изменилось.