Зигмунд Фрейд

«Бельвю» летом позволяло ему отдохнуть от города. Городская пыль не достигала этих лугов и садов. Северо-восточный ветер приносил с собой слабые звуки музыки – это по четвергам и воскресеньям играл военный оркестр в гостинице «Каленберг». Кроме этого, едва ли что-то нарушало покой в имении. На тех, кто сворачивал в их сторону с Химмельштрассе без разрешения, громко кричал в рупор господин Шлаг.

В июле Фрейд бывал там чаще. В перерывах между прогулками и сбором ягод он размышлял об историях о сексуальных впечатлениях детства, услышанных от пациентов (или угаданных в их разговорах). Его беспокоило и другое. Во время предыдущей беременности у его жены появились тромбы в венах ног, и Фрейд боялся повторения. По сегодняшним меркам, это была все еще молодая женщина, которой 26 июля исполнялось тридцать четыре года. В «Бельвю» по этому поводу устраивали праздник. 23 июля один друг и молодой коллега Фрейда, Оскар Рие, навестил их и заметил, что одна из пациенток Фрейда, Ирма, не получает правильного лечения.

Беременность Марты, приближающийся день рождения, посещение коллеги, беспокойство о размере залов в «Бельвю» и профессиональные проблемы – все это уже готово было вылиться в сон, который Фрейд сделал знаменитым. Он утверждал, что смог разгадать его значение, и использовал это как первое подтверждение тому, что сны – серьезная область научных исследований. Вскоре сны станут необходимыми для его новой, еще никому неизвестной психологии. Фрейд считал, что сны отнюдь не так неразборчивы, как кажется, и позволяют узнать многое о том, кто их видит, если знать их язык. Фрейд считал, что его знает.

Сон в «Бельвю» был очень драматичным, а драматичность всегда была частью успеха теорий Фрейда. Фрейд увидел его рано утром 24 июля. Он стоял в большом зале, таком как в «Бельвю», и принимал гостей, среди которых была пациентка, которой он дал вымышленное имя Ирма. Ее состояние беспокоило его. Он посмотрел на ее горло и увидел странные язвы. Там были другие врачи, с которыми он обсуждал этот случай. Они решили, что инфекция у Ирмы вызвана недавней, инъекцией, которую, вероятно, сделал доктор Рие грязным шприцом.

Вот и все. Спустя четыре года, в конце века, стремясь завоевать внимание читателей немедицинских профессий, Фрейд опубликовал этот сон в книге «Толкование сновидений». Сон описывался несколькими сотнями слов. Фрейд назвал его «сном-образцом» и тщательно исследовал, в то же время посвящая читателей в «мельчайшие подробности» своей жизни.

Мысли, вызванные сном, были связаны с компетентностью Фрейда как врача. Мнимый тромбоз Марты – с подкожным уколом, сделанным Ирме. Все эти ассоциации занимают много страниц, причем фрейдисты добавляют к ним все новые. Для Фрейда это был сон о его профессиональном мастерстве, о сравнении с коллегами, который позволил ему сделать вывод, что не он виноват в состоянии Ирмы. «Сон представлял собой определенное положение вещей, которое я бы предпочел иметь. Таким образом, его содержание было исполнением желания, а его мотив – самим желанием». Фрейд сделал это одной из аксиом своей теории. Он был убежден, что нет снов без целей, что они всегда представляют собой попытку исполнить желание, пусть и не всегда явное. Это давало ему конкретные знания, которые можно было использовать для оценки снов, рассказываемых ему пациентами.

Действительно ли связаны сны с исполнением желаний или нет (большинство ученых в настоящее время несогласны с Фрейдом), эти «мельчайшие подробности» открыли о том, кто видел этот сон, больше, чем он намеревался открыть. Фрейд был скрытным человеком, но постоянно оставлял какие-то подсказки, которые позволяют узнать что-то его жизни: в снах, в письмах, в объемных трудах. Друзья отговаривали его от этого, но он не мог избавиться от автобиографичности, и многие «научные» работы, которыми он хотел покорить весь мир, полны намеков и иносказаний. Жизни большинства людей видны через внешние события. Почти вся жизнь Фрейда происходила внутри него, и, возможно, именно это бессознательное желание, открыть побольше – если остального биографам покажется мало – заставляло его сообщать о себе то, что не всегда характеризовало его с лучшей стороны.

Сон об Ирме и комментарий говорят о том, что он испытывал чувство вины. Беспокоила ли его склонность Марты к тромбозу? Или то, что, воздерживаясь от половых сношений после рождения пятого ребенка в 1893 году (он не хотел использовать контрацепцию), он снова зачал ребенка в марте 1895 года? «Я снова человек с человеческими чувствами», – торжествующе пишет он доктору Флису 15 марта, день или два спустя после той ночи, когда, скорее всего, был зачат шестой ребенок.