Зигмунд Фрейд. Упадок и конец психоанализа

«Фрейд обращался с Дорой как со смертельным врагом. Он спорил с нею, ставил ей ловушки, загонял ее в угол, бомбил ее толкованиями, не давал спуску, был – в своей манере – таким же невыразимым, как какой-либо из людей из круга ее пагубной семьи, при этом он зашел слишком далеко и, наконец, заставил ее уйти».13 (Дора бросила анализ через три месяца).

Как пример можно взять реакцию Фрейда на высказывание Доры, что она сравнительно недавно болела аппендицитом. Фрейд попросту отбросил этот медицинский диагноз и самовластно решил, что «перитифлит» на самом деле реализовал «фантазию родов» (стр. 169), которая выражала ее бессознательные сексуальные желания. Относительно ее астматических симптомов он хоть и признал связь с аналогичным состоянием ее отца, все же, это только опираясь на «предположение», что Дора когда-то случайно подслушала, как ее отец при супружеском совокуплении тяжело пыхтел (стр. 149). Следовательно, ее нервный кашель должен был быть не чем иным, как нерешительной женской любовной песней. Фредерик Крюс пишет об этом в эссе о «пути познания Фрейда»:

«В похотливом ходе мысли Фрейда отныне дурманящие эротические спекуляции представляли больший диагностический интерес, чем очевидные симптомы болезни».I4

Крюс продолжает:

«Подобная роману история случая Фрейда, в которой он играет роль не знавшего ошибок сыщика Дюпена из произведений Эдгара Алана По, полна не терпящих возражений протестов на счет Доры. Одна из ее – очевидно оправданных – жалоб касалась того, что ее неверный своей жене отец молча способствовал сближению супруга его любовницы с его дочерью – ситуация, в которой, без сомнения, меньше всего виновной была ошеломленная и запуганная девушка. Однако Фрейд исходил из того, чтобы доказать, что проблемы Доры были вызваны преимущественно ее собственным внутренним миром. Когда он услышал, например, что она много лет тому назад однажды ощутила сильное отвращение, после того как этот еще моложавый мужчина привлекательной внешности «сексуально атаковал ее», он сделал вывод: «В этой сцене поведение четырнадцатилетнего ребенка уже в общем и целом истерично. Любую личность, у которой какой-либо повод к сексуальному возбуждению вызывает в основном (или даже исключительно) чувство неудовольствия, я, не раздумывая, рассматривал бы как истеричную, никак не учитывая того, способна ли она образовывать соматические симптомы или нет». (именно так!)».15

Фрейд полагал, что женщины с невротическими проблемами были почти с уверенностью мастурбантками, и что не следует ожидать никакого прогресса, пока не удастся выманить у них исповедь в этом вопросе. Так как он перенял правило Флисса, что частые рецидивы энуреза якобы имели своей причиной мастурбацию, он принуждал Дору, чтобы та признала, что она в ее детстве – в более позднем возрасте – страдала ночным недержанием мочи, и он пытался, кроме того, внушить ей, что ее «катар» (т.е. здесь fluor albus) «преимущественно указывает на мастурбации» (стр. 146). То же самое должно было касаться ее «спазмов желудка».

Другой пример навязчивой потребности Фрейда находить сексуальное объяснение для любого проявления поведения, – это его предположение, что Дора тем, что она волочит ногу, только выражает свое внутреннее беспокойство о лежащем в основе ее фантазии родов (эту фантазию придумал только сам Фрейд, тогда как сама подвергающаяся лечению женщина энергично протестовала в ответ на это предположение) «неправильном шаге» [который, к сожалению, не был таковым] (стр. 168 и на следующих страницах). Можно обнаружить много других похожих абсурдностей в описании Фрейдом именно этого случая, в котором он, без сомнения, навязывает своей пациентке толкования, которые исходят скорее из его собственных комплексов. Это лишь несколько доказательств той манеры, в которой Фрейд лечил Дору. Можно представить себе, как такое отношение аналитика подействовало на эмоционально неустойчивую девушку восемнадцати лет, которая выросла в зловещем семейном кругу, не имела поддержки со стороны отца, и к которой приставал со своими предложениями похотливый и агрессивный друг ее отца. Вместо того чтобы найти теперь помощь и сочувствие – как ожидалось – у невропатолога, она встретила враждебного и крайне решительного противника, единственной целью которого, кажется, являлось унижать ее и добиваться от нее признаний о мотивах и действиях, которые были ей самой абсолютно чужды. Если это действительно является прообразом фрейдистской психотерапии, то не должно удивлять, что она часто ухудшает состояние пациента вместо того, чтобы улучшить его.