Зигзаги судьбы. Из жизни советского военнопленного и советского зэка

Я помнил улицу и номер дома Орловых — Ульяновская, 19. Приехав ночью на Казанский вокзал, пешком добрался до Таганской и разыскал на Ульяновской Орловых. Муся и Анна Андреевна встретили меня по-родственному; по-прежнему, как и в детстве, они звали меня «Петушком». Они знали о моем разрыве с Люсей и решили использовать мой приезд для примирения. Мне они ничего не сказали. В один из дней в квартиру Орловых пришла тетя Люся. Она просила прощения. Я не держал зла за прошлое — мы помирились.

Был я на Кузнецком мосту, в приемной МВД. Прочитав мою справку, секретарь подтвердил слова коменданта о прописке в Баку, но ни слова не сказал о реабилитации. Было ясно только одно — судимость снята, и это позволяло получить чистый паспорт и постоянную прописку. Многие обстоятельства оставались по-прежнему в тумане.

Я отправил телеграмму о выезде, как просили родители. Не мог только предположить, что встречать будут так помпезно. Первым встретил меня Александр Акимович, брат отца, который жил и работал на рыбных промыслах Худат — базе на границе с Дагестаном. Узнав о моем приезде, дядя Шура заранее приехал на станцию Худат и ждал прихода поезда. Я увидел его из тамбура, когда поезд подходил к платформе. Мы не виделись с 1941 года. Дядя был арестован перед началом войны за анекдот и по статье 58.10 (антисоветская агитация) получил свои 5 лет ИТЛ, которые провел на Урале. Десятиминутная стоянка пролетела как одно мгновение. До Баку оставалось совсем ничего, я помнил все оставшиеся остановки, и чем ближе подходил поезд к конечной, тем сильнее билось сердце. Промелькнула Насосная. Вдали показались дымящие трубы Сумгаита, а вот и ворота Баку — узловая станция Баладжары.

Поезд медленно подходил к высокой платформе. На перроне много людей и обычная толчея. Яркое солнце еще высоко, здесь по-южному тепло. Несколько человек спешат к вагону и заглядывают в окна, кого-то ищут. Останавливаются у моего и, увидев меня, кричат: «Сюда, сюда — он здесь!» Только теперь понимаю, что ищут-то меня. Ба! Да это Гриша, муж сестры! И дети, которых я не знаю. Они все тут вместе. Радостные, счастливые лица.

Гриша спешит ко мне в вагон. Он забирает мои вещи и спешит к выходу. Выходим на перрон, и я попадаю в объятья ребят. Все они родились в мое отсутствие. Это Жора и Лара — погодки, оба рожденные в 1942 году. Жора — племянник, сын Юли и Гриши, Лара — младшая сестра. Племянник старше тетки на несколько месяцев!

Радостные и возбужденные спешим покинуть платформу. Здесь неподалеку от станции ожидают нас отец и «Победа», на которой все приехали в Баладжары, чтобы встретить меня.

— Здравствуй, папа! Наконец-то!

Мы молча стоим в объятьях, переживая счастливые минуты встречи. Отец снимает очки, вытирает мокрые от слез стекла. Как он постарел! Я в эти годы много думал о нем, и мне все казалось, что он так и не доживет до свидания. Не опоздать бы! Хотя в этом году ему исполнилось только 58. Смотрю и не верю, что это он, бывший спортсмен и одаренный от природы человек!

— Мы не спешим, — говорит Гриша. — Время у нас есть, ты давно не был в Баку, давай проедем по городу. Не возражаешь?

Я всегда испытывал трепетное чувство, когда после недолгого отсутствия возвращался в свой город. Красота улиц, скверов, бульвара, новых домов и архитектурных памятников прошлого вызывали у меня чувство восхищения. Особенно красив центр Баку. И вот, спустя столько лет, я могу снова посмотреть на свой город! Я был в восторге от увиденного!

Мы жили рядом с центром, но в верхней, нагорной части города. Она подлежала существенной реконструкции из-за устаревшей планировки жилья, узких и кривых улиц. Очередь до Первомайской улицы еще не дошла, и все здесь пока оставалось без перемен. Узкие улочки и тротуары стесняли движение машин, мешали они ходить и пешеходам.

И вот мы у родного дома, на Первомайской, 60, откуда в феврале 1942 года я уходил на фронт.

— Здравствуй, родной дом! Здесь все как и было!

Обветшавшие от времени трехстворчатые ворота, узкий, с невысоким потолком проход во двор-колодец с мусорными ящиками, пропахшими хлорной известью и карболкой. И в конце двора маленькая галерейка, пристроенная к бывшему каретнику. Стучу!

— Можно, хозяева?

Несколько человек в спешке открывают дверь. И я вновь попадаю в объятья. В ярко освещенной комнате, у накрытого стола, стоит моя мама, в строгом черном платье и белом переднике.

Она смотрит на меня, и я вижу, как по лицу ее текут слезы. Как долго она ждала этой встречи! Сколько раз она просила Бога сохранить мне жизнь! Сколько свечей оставила в Храмах во здравие мое! К кому только не обращалась, чтобы в трудные минуты жизни облегчить мне испытания! Сколько надежд и обманутых разочарований! Про это знают она одна да Бог, которого она просила дать ей силы, терпенье, надежды и веру.

И сегодня этот день наступил. Она дождалась чуда!

Но годы и ожидания не прошли просто так. Ей всего 52, но в волосах седина и на лице морщины — следы, оставшиеся от этого времени.

— Здравствуй, мама, я возвратился!

* * *