Зигзаги судьбы. Из жизни советского военнопленного и советского зэка

В начале тридцатых годов она вступила в коммунистическую партию. Ее отношение к партийным обязанностям было замечено и по достоинству оценено. Людмила Семеновна перешла на общественную работу и стала профсоюзным руководителем в Центральном доме культуры железнодорожников в Москве.

Воспитанная в лучших традициях коммунистов 20–30-х годов, она свято выполняла все параграфы партийных законов и не мыслила когда-либо нарушить их. Она боялась запачкать малейшим пятнышком свою безупречную биографию коммунистки за близость или связь с антисоветскими «элементами» и их настроениями.

Когда мы впервые увиделись в лагере, и я рассказал о своем прошлом военнопленного, то нутром своим почувствовал, что дорогая моя тетушка испытывает огромное и настороженное любопытство скорее узнать, кто же я таков — подлый враг, которого привезли сюда на проверку после долгого пребывания за границей, или же случайно попавшая в сети проверяющих мелкая рыбешка, которую за ненадобностью просто выкинут?

Она томилась задать мне главный этот вопрос и, наконец, спросила:

— Зачем тебя привезли сюда, может быть, ты совершил какое-то государственное преступление, скажи честно, Петя! Я должна знать правду!

Я ответил отрицательно:

— Тетя Люся, совесть моя чиста, я не совершил никаких преступных действий и считаю, что скоро во всем разберутся, и я поеду домой.

Я повторил ей то, что говорил Владимир Иванович, да и сам тоже не чувствовал за собою вины, хотя где-то далеко в сознании беспокоила постоянная пугливо-тревожная мысль: «А как же Вустрау?»

Но об этом я не мог теперь вспоминать и рассказывать ей, так как невиновность свою я должен был доказывать не словами, а фактами прожитой жизни. Нужны показания живых людей, знавших меня в эти годы, свидетелей моего поведения в плену. А если сейчас я назову лишь место, где я побывал — Особый лагерь Восточного министерства — как у любого человека возникнет справедливо-осуждающее к нему отношение и приговор:

«Если был у немцев в особом лагере — значит враг безо всяких оправданий».

Невиновность мою может подтвердить лишь официальная бумага, документ, выданный после проверки. Чтобы получить этот документ и представить его каждому, кто захочет задать этот вопрос и удостовериться в моей невиновности, я и приехал по доброй воле домой и отдал себя в руки проверяющих.

3.

Много лет спустя, после смерти Людмилы Семеновны, я как-то разбирал оставшиеся после нее документы. Среди разных свидетельств, удостоверений и справок, аккуратно сложенных и сшитых, внимание мое остановилось на маленьком пожелтевшем листке, исписанном с двух сторон знакомым ее почерком.

Этот крохотный листок оказался немым свидетелем переживаний и тревог, какие испытывала она в последние два месяца 1945 года, когда я вернулся в Москву и, по своей наивности, не задумываясь над тем, как к этому отнесется Люся, написал ей записку и известил о своем возвращении.

Привожу полностью текст этого листка:

Памятка ноябрь-декабрь 1945 года

Памятка ноябрь-декабрь 1945 года

1.-август-сентябрь 1945 г. — Получила известие Бориса Матвеева, что П.А. жив.

2.-17.11.45 — Принесли записку от П.Α., что он в Москве.

3.-18.11.45 — Было свидание мужа с П.А.

4.-20.11.45 — Разговаривали с л. Шмельковым. Сказал, что ничего серьезного в деле нет. Просил подтвердить личность П. А.

5.-23.11.45 — Просила П.А. признаться. Сказал, что ни в чем не виноват.

6.-25.11.45 — Разрешили взять вещи домой.

7.-29.11.45 — Были на свидании втроем.

8.-02.12.45 — П.А. просил прислать продукты.

9.-06.12.45 — Пришло известие от Шмелькова, что дело осложняется.

10.-08.12.45 — Попросили вернуть вещи обратно.

11.-11.12.45 — Я отказалась от свиданий с П.А. и перестала ходить.

12.-15.12.45 — Шмельков сказал, что дела плохи.

13.-18.12.45 — Узнали, что П.А. уехал в неизвестном направлении.

декабрь 1945 год — Л.С.М.