Зима

Я знаю, что в письме Люка. Извинение за Кейси и за то, что раскрыл ей мое новое имя. Не думаю, что сейчас смогу это прочитать. Убираю конверт в ящик тумбочки и готовлю обед, стараясь не позволить себе погрузиться в мрачное расположение духа. Я слишком труслива, чтобы проверить телефон, когда он гудит чуть позже, волнуясь, что это может быть Люк. Хотя это не так. Это Морган.

Морган: Где ты? Пошли со мной на вечеринку!

Я собираюсь принять душ перед сном. Уже слишком поздно, чтобы идти на вечеринку с подругой. Женщина, кажется, не имеет никакого ощущения времени.

Я: Ты зажигаешь, Морган Кэплер?

Морган: На полную катушку!

Я смеюсь, затем выключаю телефон. Иначе она будет слать мне сообщения всю ночь. Когда чищу зубы, осознаю, что веду себя жалко: я просто должна успокоиться и прочитать проклятую записку Люка. Поэтому в одиннадцать тридцать ложусь в постель, слыша звук пришедшего смс, и вскрываю конверт. Его содержание весьма удивляет меня. Это не извинение. Даже близко не оно. Просто белый лист бумаги с нарисованными на нем четырьмя символами.

Люк: Хоть один из этих символов что-нибудь для тебя значит?

Я моментально узнаю один из них. Тот, что похож на перевернутую цифру восемь, но он довольно распространен. Это символ бесконечности. Я просматриваю остальные знаки, пытаясь вспомнить. Действительно ли какой-нибудь из них мне знаком? Я не уверена. Вряд ли. Переворачиваю лист бумаги, чтобы посмотреть, объяснил ли Люк что-нибудь на обороте, но он чист. Я сижу в постели, смотря на символы в течение еще пяти долгих минут. Почему Люк спрашивает о них? И почему ничего не объясняет? Бесконечно любопытная часть меня хочет, нет, жаждет знать.

Поэтому он делал это? Звонил мне? Я отбрасываю эту мысль и засовываю конверт назад в ящик. После нескольких минут внутренних споров с самой собой вынимаю сотовый и набираю номер Люка. Я отказываюсь звонить. Нет, только не после того утра возле его квартиры: брезгливости на лице Кейси, ужаса — на его. Я не могу перенести мысль о том, чтобы слышать голос Люка. Вместо этого пишу сообщение:

Я: А что?

Нажимаю «отправить», пока не передумала и не спрятала телефон под подушку, пытаясь выбросить все это из головы. Пару минут спустя приходит ответ.

Люк: Это важно.

Я: Это не ответ.

Люк: Это связано с Вайомингским Потрошителем. У меня все еще есть друзья в полиции Брейка. Они попросили, чтобы я их выручил. Изучаю несколько деталей.

Я понятия не имею, зачем Люк следит за делом Вайомингского Потрошителя, но это может означать только одно — проблемы.

Я: У тебя есть материалы? Ты их получил?

Я жду, бодрствуя в течение, по крайней мере, получаса, прежде чем получаю ответ.

Люк: Я сейчас на работе. Заканчиваю в 8:00. Тогда и позвоню.

Я не заморачиваюсь с ответом. Какой смысл? Он все равно позвонит, и я действительно хочу знать, есть ли у него те материалы. В них должны быть доказательства, что мой папа невиновен. Там, конечно, не будет никаких улик, чтобы доказать его вину, и в этом я точно уверена. Если у Люка есть… Если у него есть эти файлы, я собираюсь их увидеть. И изучить от корки до корки, пока не найду способ доказать, что мой отец не убивал всех тех девочек.

***

Несколько лет назад.

— Что ты затеваешь, Монстрик? — Мне восемь лет, я ныряю в наш закрытый бассейн за морскими ракушками, которые мой отец бросил на мелководье для меня.

— Я русалка, папа.

— Конечно, Монстрик.

Я ворчу на него, обнажая зубы, половина из которых отсутствует.

— Ты становишься все более серьезно-жесткой с каждым днем, моя Русалочка-Монстр. — Он смеется и высоко подбрасывает одну из тех ракушек, собранных мною на дне бассейна. Я ворчу еще громче, добавляя строгий хмурый взгляд и искривленный рот для пущей убедительности.

— Мисс Вилмотт говорит, что слова «серьезно-жесткой» не существует, папа.

Складки появляются на папином лбу, и он наклоняется, чтобы снять итальянскую кожаную обувь, которую купила моя мать.

— Она такое говорила, да?

— Угу.

— Понятно. Просто скажи ей, что оно существует в словаре «Доктора Зло», хорошо? Она не сможет поспорить с этим!

— Хорошо, папа. Сегодня она рассказывала нам греческий моф.

Мой папа смеется — хохот от всего сердца.

— Ты имеешь в виду миф?

Я торжественно киваю.

— О мальчике, чей папа смастерил крылья из перьев и воска, чтобы улететь из тюрьмы. Но он слишком высоко парил в небе, и они полностью растаяли.

— Ах, я знаю ту историю. Она одна из моих любимых. Ты помнишь его имя?

— Икар, папа! Его звали Икар!

15 глава

Передозировка

Люк