Зима

- Да двигайся ты! - ругалась девушка. - Ну, же, голубчик, мне очень надо! Не сдвинуть, прибит он что ли?

Агафья присела на ненавистный короб, устало обвела глазами комнату.

«Может тогда лавку пододвинуть, а из короба добра какого настелить поверх, чтобы повыше было? И кто додумался так высоко здесь оконца прорубить? Заперли бы меня в светлице, там и окна большие и ставни легко открываются, и не топлено, душегреечку бы наверняка кинули, чтобы не замерзла, так было бы и в чем удирать».

За дверью послышались шаги.

- Притихла голубка, - проскрипел старческий голос няньки, - спит, должно.

Агафья рухнула на короб и закрыла глаза.

- Пусть поспит, может, опомнится, - забасил отец. - Это надо ж, я ей втолковываю, а она, что оглохла!

- Приворожил ее боярин, у меня глаз на это верный. Он, говорят, с погаными дружбу водит, от них привороты и прознал. За Леонтием надобно сходить, пускай молитвы над ней почитает...

- За хворостиной нужно сходить, пускай дурь выбьет! Никакого почтения к родителю.

Шаги стали отдаляться.

Девушка облегченно вздохнула и начала потихоньку двигать лавку. В отличие от короба, та легко поддалась.

«А может упереть ее одним концом в край окна да с разбегу по ней взбежать как в гору? Видела, ребятня так забавлялась».

Тут опять за дверью послышался легкий шорох. Агафья пнула лавку к стене, поспешно усаживаясь на нее. Боязливо застонал тяжелый засов. В горницу крадучись прошмыгнула какая-то тень.

- Кто здесь? - испуганно окликнула девушка.

- Это я - Устя!

Устинья распахнула, наброшенный на плечи платок, и на стенах заплясали отблески свечи.

- Что тебе угодно, матушка? Чай не спится? - не ласково встретила ее Агафья.

- Да, какая я тебе матушка, - Устинья поставила светец на пол. - Я ведь всего на семь лет тебя старше. Федор Евсеевич в баньку ушел мыться, потом как-нибудь постараюсь, чтобы он сюда не заглядывал. Вот одежа и убрус [1], а то застудишься.

Мачеха поспешно сняла с себя шубку и пуховый платочек.

- Бери. Из дома я тебя выведу, а дальше уж не знаю как. На воротах сторожа стоят.

- Мне бы только из терема выскочить, а со двора я всегда ускользнуть сумею, - Агаша поспешно укутывалась в теплые вещи. - Попадет тебе от батюшки, коли прознает, - кольнула ее уже у двери совесть.

- Не прознает, коли к утру вернешься. Ты же к утру вернешься?

Агафья растерялась.

- Ты уж, возвращайся. Да глупостей каких не наделай, не надо. Слова, какие нужно ему в утешение, скажи, да домой. Обещаешь?

- Нет.

- Как нет? - ахнула Устинья.

- Сама знаешь как, - ответила, что ударила, падчерица.

- Распутной меня считаешь, как и все, я думала ты не такая, - вдруг зарыдала мачеха.

- Устя, ты что? Не плачь! - с запоздалым раскаяньем кинулась утешать ее Агаша. - Это я так ляпнула, не подумав. Да я совсем так и не думаю. Правильно отец говорит, хворостина по мне без дела сохнет.

Устинья продолжала рыдать:

- Все, все здесь распутной меня считают, а в чем вина моя? Пять лет с мужем прожили, а детишек нет. А он кричал, мол, это ты виновата, подсунули девку порченную, да бил меня, уж так бил. Ты за родным батюшкой живешь, он тебе только грозит, а руку на тебя ни разу не поднял. А на мне места живого не было, и родные далеко, и заступиться некому. А потом его убили вместе с Иваном вашим в сечи одной, помнишь? И я вдовицей одинокой осталась, всякий обидеть может... Я в монастырь собиралась, видит Бог, собиралась. А тут Федор Евсеевич стал захаживать, подарки носить, а воеводе кто откажет? Да тебе не понять...

- Отчего же, - вставила словечко Агаша, - Я все понимаю, понимаю.

- Он думал, я пуста, побалуется да прочь, греха и не приметит никто, а я понесла сразу же. Видать не во мне дело было. А отец твой на мне жениться-то не хотел, испугался, ходить перестал. И так мне страшно стало, так страшно. А он потом вернулся и в церковь повел венчаться. А я знаю, это ты его уговорила, да я за тебя Бога вечно буду молить, - Устинья бросилась целовать Агафье руки.

- Что ты, Устя, что ты? Не надо. Сам он так решил, да то все болтают.

- А ты глупости не твори, непорочной вернись. Ты, Агафья Федоровна, не знаешь, каким народ жестоким может быть, в лицо тебе насмехаться станут, а что ты воеводы дочь, так это еще хуже. Крут батюшка твой, обиду здесь многие на него таят, на бесчестье твоем отыгрываться станут.

- Пойду я, Устя. Пора мне, - Агафья скрылась в темноте дверного проема.

- Подожди, - кинулась догонять ее Устинья. - Дай я впереди пойду.

Агаша дождалась, когда серп растущей луны спрячется за облако, и быстро перебежала через двор. Она знала, что где-то там, в укромном уголке есть лаз, через который своевольный Дружок удирает порезвиться на улицу. Где могучий пес пролезет, хрупкая дева всегда пройдет.