Зима Александры

Аня молча протянула бутылку минеральной воды. Мама с девочкой затихли. В автобусе повис неприятный запах. Люди начали ворчать. Нависавшая над мамой и дочкой женщина громко утверждала, что дети сейчас совсем больные и что во всём виноваты геномодифицированные продукты и мобильные телефоны. Позади Ани две женщины заспорили. Одна говорила, что девочку кто-то сглазил. Другая предполагала, что она отравилась свалочным газом. Анин сосед потребовал от водителя остановки для перекура. Получив отказ, сплюнул в проход и смачно выругался.

С задних сидений в начало автобуса пришёл мальчик. Он взялся за поручень рядом с водителем и смотрел в лобовое стекло. Аня вспомнила, что тоже любила в детстве так делать. С этой позиции дорога казалась очень узкой, а салон, наоборот, широким. И было здорово наблюдать, как дорожная лента убегает под живот автобуса. «Эй, малой, чеши давай отсюда. Нечего здесь стоять. Мешаешь», – сурово сказал водитель. «А чё?» – слабо огрызнулся мальчик и учесал, украдкой бросив взгляд на девочку, которую вырвало.

Аня отвернулась к окну. До Новоивановки оставался час езды.

В мире велась разработка искусственного интеллекта, электромобиль был запущен в космос, рушились и возрождались котировки акций, менялись правительства, границы, лидеры кинопроката, но ничто не могло изменить традиционный уклад деревни Новоивановка. Зайдя во двор, Аня тут же всё просканировала. Картинка была точно такая же, какую она видела десять лет назад. Стеклянные банки и полосатые половики сушатся на заборе. Куры вальяжно гуляют по двору. Собака натянула цепь во всю длину и ошалело бегает по своим тюремным метрам туда-сюда. Увидев Аню, разразилась громким, утробным лаем. И тут же грохнула дверь. На пороге появился отец.

– Чёрт! Анюта!

Он пошатнулся и чуть не рухнул с крыльца. Сердце у Ани упало. Отец был пьян, а это никак не входило в её планы.

– Что ты вылез? Срамишься только! – раздался из коридора голос матери. Она проворно выбежала на крыльцо и затолкала отца в дом. Уже оттуда крикнула:

– Заходи, Аня! Я сейчас!

Когда отец был заперт в спальне, сумки разобраны, а горячие щи со свининой налиты в тарелку, смогли, наконец, поговорить.

– Хотели тебя в аэропорту встретить, – оправдывалась мама. – Но ты видишь, напился старый чёрт. В хлам.

– Он же закодировался недавно.

– Долго что ли ему опять? С апреля крышу сорвало. Надо было тебе раньше рассказать… А всё самогонка. Он её сначала для продажи гнал. Вроде, бизнес у него такой. Потом взял и напился вместе с соседом дядей Колей. И понеслась душа в рай. Чуть дом не спалил. Черти ему примерещились. Он костёр прямо на плите развёл, чтобы их, вроде, изгнать. Книги все пожёг. Там и твои были, школьные какие-то. Ну, белая горячка. Что это ещё может быть? К бабке что ли его отвезти?

– Какой бабке?

– Из Копотни, – перешла на шёпот мама. – Говорят, она даёт святую воду. После этой воды отвращение к спиртному. Врут, как думаешь? Денег жалко.

Мама говорила и говорила. Про баню, которую планировали, но решили лучше газовый котёл купить, как у Симаковых. Про соседку тётю Таню, которая умерла зимой. Нашли окоченевшую в сугробах. Про Тришкиных, которые пошли на охоту и случайно из дробовика застрелили старика-отца. Про школу, где сейчас в пятом классе только одна девочка учится. Такой набор, нет детей. Что ты будешь делать? Скучно ей, наверное.

Аня смотрела, слушала и уже не верила, что где-то в мире есть огромная, величественная библиотека имени Ленина, с просторными залами и уютными зелёными лампами. Она не верила в дизайн-завод Флакон с креативными зонами и бургерными. Пешеходная улица в Камергерском становилась всё призрачнее. Парк Горького, Стрелка, «Олимпийский» – всё уходило в туман и превращалось в иллюзию. А на дворе не прекращала брехать собака.

– Как её зовут? – спросила Аня.

– Кого? – удивилась мать.

– Собаку.

– Да бог её знает! Отец приволок. Последний щенок в помёте, никто не брал, хотели пристрелить. Отец как услышал, подхватился и вот возится теперь. Зовёт Черномазая, но мне эта кличка не нравится. Я её никак не зову. И вообще это кобель. Обгложи косточку. Я ему снесу. Может, хоть немного помолчит. Сама знаешь – отец не любит, когда шумно.

– Это уж точно… – пробормотала Аня.

Сколько Аня себя помнила, в доме не полагалось шуметь, потому что «отец этого не любит». Когда Аня была совсем маленькая, ей даже нравилось, как после нечаянного обрушения башенки из кубиков, мама зловеще шипела и опасливо косилась на обшарпанную, вечно закрытую дверь. Казалось, там спит Дракон и, если его разбудить, не миновать смерти. От этой мысли у Ани приятно щекотало в животе, она прикрывала ладошками рот, стараясь показать маме, что не шумит.