Поджав губы, Алексис достала из кучи хвороста пару более-менее подходящих прутьев и посмотрела на рыбу. Та снова пошевелила хвостом, тяжело поднимая и опуская жабры. Осторожно оглядев рыбу со всех сторон, Алексис покосилась на темноту, в которой скрылся Киллиан, и медленно потыкала её прутом. Рыба вдруг ожила, изогнулась, подпрыгнула и снова упала на землю. И что, надо проткнуть её заживо?! Алексис проглотила комок, подкативший прямо к горлу, и попыталась взять рыбу в руки, но та оказалась невероятно скользкой и юркой и, измазав и без того грязную рубашку, выпрыгнула и принялась скакать вокруг костра. Представив, как Киллиан будет издеваться над тем, что она не может справиться с элементарной задачей, Алексис заозиралась в поисках камня. Прежде чем жарить, надо всё-таки убить. И на этой рыбе она точно отыграется за все обиды, скопившиеся за день.
Киллиан возвращался вполне довольный собой: ужин, более чем просто сытный, он обеспечил, а сейчас ещё и нашёл отличную лиственницу, нижние ветки которой могли послужить постелью на сегодняшнюю ночь. Что-что, а спать на земле, да ещё и в середине осени, когда сыростью тянет буквально отовсюду, было сомнительным удовольствием. Держа ветки подмышкой, Киллиан вышел к костру и замер, сбиваясь с шага.
Над костром, на корявых, но на совесть вбитых в землю рогатинах крутилась пойманная рыба. Грязная, проткнутая в нескольких местах, со вспоротым животом и измочаленной о камни головой, она пугала одним своим видом. Алексис сидела рядом, невинно поворачивая её и не давая подгореть.
— Вы долго отсутствовали, — заметила она светским тоном, будто не ждала его целый час посреди леса, сражаясь с речным чудищем, а только что спустилась в гостиную выпить чаю.
— Искал ветки помягче, — рассеянно ответил Киллиан, всё ещё не сводя глаз с покалеченной рыбы. Перед глазами так и вставала картина, как Алексис разделывается с ней. Удержаться от улыбки было просто невозможно. Киллиан фыркнул, заставив её удивлённо поднять голову и посмотреть на него. Потом фыркнул ещё раз, и наконец расхохотался, сгибаясь пополам. Поначалу опешив, Алексис наблюдала за ним настороженно, но смех был столь заразителен, что хотя бы не улыбнуться в ответ было невозможно.
— Б-бедная форель! — хохотал Киллиан, снова и снова глядя на рыбину. — За что вы так с ней?
— Она сопротивлялась! — смеялась Алексис, вспоминая, как сражалась с ней.
Рыба вдруг зашипела, нижний плавник вспыхнул, и Киллиан едва успел крикнуть:
— Спасайте!
Алексис повернула её, продолжая тихо посмеиваться. Потом посмотрела на Киллиана, который отвернулся и раскидывал нарубленные ветки между корней вековой сосны, раскинувшихся широким полукругом. Она впервые услышала, как он смеётся, и отчего-то это согревало теплом. Таким теплом, что улыбка до сих пор не сходила с губ, хотя рыба была уже совершенно ни при чём.
— А рыба невероятно вкусная! — сказала Алексис спустя десять минут, когда форель была разложена на камнях и теперь ещё больше походила на попавшую под обстрел жертву.
— Её сложно испортить, — пробормотал Киллиан, пытаясь вырезать более-менее целый кусок.
Алексис решила проигнорировать это замечание — похвалы за свои кулинарные таланты она явно не дождётся.
— Скажите, а где вы научились рыбачить без удочек?
— Дома. — Киллиан облизнул палец, по которому тёк прозрачный жир. — Вокруг нас было много озёр и рек, и рыбы там было в избытке.
— О, вы, наверное, наелись её в детстве! — улыбнулась Алексис и осеклась, увидев, как застыло на миг лицо Киллиана. Но он тут же небрежно пожал плечами, отправляя в рот новый кусок. Прожевал и только потом ответил:
— Всякое бывало. А вы? Что подавали в вашем детстве на стол?
Он заметил, что Алексис охотно делится воспоминаниями, при этом глаза её мечтательно вспыхивают и даже голос меняется, становясь нежнее и мягче. Киллиан не вслушивался в смысл: кому интересно знать, сколько перемен блюд было на чьём-то там столе сколько-то лет назад? Но он готов был слушать этот голос весь вечер, к тому же, имея возможность смотреть на неё, не тайком, исподтишка, а прямо.
Алексис откинулась на корни, подтянув к груди колени и обхватив их руками. Ладони она без сожаления вытерла о юбку, рассудив, что грязнее она всё равно не станет, а тратить питьевую воду, которой была всего лишь одна фляжка, на мытьё рук — ненужное расточительство. Волосы снова растрепались падая на плечи и скрывая лицо. Киллиан досадливо вздохнул, отметив, что Алексис, намерено или случайно, скрыла грудь, которую хотелось бы рассмотреть. Он опустил глаза, чувствуя, как внизу живота шевельнулось вполне определённое желание.
— Ложитесь спать, Алексис, — сказал он, поднимаясь.
— А вы? — Её не пришлось долго упрашивать, глаза слипались сами собой.
— Я лягу позже.
Киллиан дождался, пока она уляжется на ветках, накрываясь его курткой, сворачиваясь под ней в комок, из которого торчали только ботинки и край юбки. Вздохнул еле слышно и отступил в темноту, надеясь, что прохладный воздух быстрее приведёт в чувство и охладит мысли.