Зима, любовь, экстрим и хаски

Словно прося за хозяина, снова заскулил Сильвер. Я поднялась, отряхнула колени и сделала шаг навстречу. Даня тут же раскрыл объятия, и мне больше ничего не оставалось, как прижаться к его груди. Сердце ухнуло, замерло и снова пустилось вскачь. Царевич крепко прижал меня к себе, потом и вовсе стащил с моей головы шапку и зарылся носом в макушку.

– Дань, ты чего? – спросила я. Тихо-тихо спросила.

– Мне просто нужно успокоиться, Зой. Побудь еще немного со мной, ладно?

– Хорошо… – пробормотала я, отчаянно надеясь, что он не заметит, как я краснею. Снова.

– Знаешь, я так боюсь, что у нас ничего не выйдет… Отец мне этого никогда не простит. Всю жизнь будет напоминать, что я неудачник.

– А если… если ты, то есть мы, не справимся, что будет с базой?

– Приедет отцовская команда, разгонит всех, наберет людей на своих условиях и запустит новый проект. Отец не покупает бесперспективные объекты, у него есть собственные планы на “Медвежий угол”, и он уверен, что к Новому году я вернусь домой.

– Так ты же хочешь домой! – напомнила я и отстранилась, пытаясь заглянуть ему в глаза. – Или уже нет? А как же берег теплого моря?

– Хочу, – не стал отпираться Даниил. – Только я хочу на своих условиях.

– Бунт на корабле? – усмехнулась я.

– Почти, – пробормотал Даня и практически стиснул меня в своих объятиях. – Я хочу напомнить ему, что давно не мальчик.

– Напомнить или доказать?

Он не ответил. Только руки его вдруг стали такими… нежными, что у меня закружилась голова. От близости его тела, от такого мужского и немного сурового запаха, от острого понимания, что теперь все будет иначе…

И вот теперь ему не нравились шторы. Выстиранные, отутюженные и вывешенные на окна.

До приезда гостей оставались ровно сутки.

К счастью, накануне пошел снег и до сих пор не прекратился. Оленевы сразу после завтрака поехали разведывать маршрут, вернулись только к ужину. Усталые, но довольные. Наших гостей ждала настоящая зимняя программа.

Ночью я так и не смогла уснуть. Устав ворочаться с боку на бок, я оделась и пошла к собакам. Лаки, почувствовав мое настроение, вылезла из конуры и кинулась к двери вольера. За ней, зевая и потягиваясь, вышли из убежища Белла и Роузи. Я открыла дверь, и собаки выбежали во двор, радостно купаясь в снегу. Следом я выпустила Чука и Гека. Желание выйти с собаками в лес было огромным. При этом хотелось, чтобы ночной свободой насладились все. Мне отчаянно не хватало напарника, и открывая ворота питомника, я в тайне надеялась увидеть за ними Сильвера и его хозяина. Но Царевич, вероятно, спал. По крайней мере свет в доме охотника не горел. Уже завтра по всему “Медвежьему углу” снова загорятся огни и будут слышаться голоса и смех. Только сейчас я поняла, как устала от простоя последних месяцев. Еще летом мне было безумно сложно принять тот факт, что как раньше уже не будет. Я злилась на отца, но он был прав, когда принял решение продать базу и избавить себя, и меня заодно, от долгов. Только сейчас, проведя рядом с Царевичем несколько недель, я осознала, что абсолютно ничего не понимаю в гостиничном деле. Одна бы я “Медвежий угол” не потянула, даже при полной поддержке ребят. Мне не хватало знаний, опыта, связей.

Мне не хватало Царевича.

Хаски, бесконечно счастливые от того, что выпал снег, носились по ночному лесу, катались и зарывались в воздушные невесомые сугробы по самые уши. Только умница Лаки время от времени бросала на меня острожные, полные немой поддержки взгляды, но и она сдалась и притащила мне огромную палку. Ее примеру последовали все остальные. Только спустя почти час мы вернулись к вольерам, я дала собакам напиться, насыпала еды и выпустила во двор Альбуса и его парней. На старого пса можно было положиться. Джека и Лондона я взяла на поводок и с ними двумя отправилась к реке.

На берегу было до странного светло. С приходом зимы ноябрьская мгла наконец отступила. Белые, сверкающие даже в темноте снежинки тонули в черной глубине реки или же аккуратно опускались на берег. Все вокруг будто бы переливалось лунным светом, хотя небо было плотно затянуто низкими тучами. Река шумела. Равномерно, гулко. Ударялась о пороги, разлетаясь на тысячи брызг, и бежала дальше.

А снег все падал и падал.

Лондон подошел совсем близко к воде и сунул в нее любопытный нос. Чихнул. Потом еще раз. И недоуменно уставился на брата. Джек тихо зарычал, заметив плывущую по воде корягу. Я спустила собак с поводка и опустилась на свое любимое бревно. Давно уже перевалило за полночь. “Медвежий” угол спал и никто, кроме собак, не знал о том, что я ушла к реке. Только почему-то этот дикий бесконечный лес дарил мне невероятное чувство свободы. Отец наверняка бы назвал это беспечностью, но нет. Я была не такой. Я просто хотела свободы. Вроде бы совсем немного. Но только ее, настоящей безусловной свободы не было даже у Царевича, зато у него был мой “Медвежий угол”. Мое детство. Вся моя жизнь.

Меня вернул к действительности лай Джека. Он обнаружил очередное плывущее бревно и даже зашел по самое брюхо в ледяную воду. Лондон лег в снег, наблюдая за братом.