Зима мира

Сколько же еще ей придется здесь сидеть, спросила она себя. Немецкая армия должна будет сдаться, но что потом? Она как-то не представляла себе, чтобы Гитлер согласился сдаться, какими бы ни были обстоятельства. Человек всю жизнь высокомерно вопил, что он самый главный. Как мог он признать, что ошибался, признать, что он глуп и зол? Что он погубил миллионы жизней и довел свою страну до того, что ее превратили в руины? Что он останется в истории как человек, хуже которого не было? Он этого признать не мог. Он бы сошел с ума, или умер от стыда, или сунул в рот дуло пистолета и спустил курок.

Но сколько еще этого ждать? День? Неделю? Или еще больше?

Сверху раздался крик:

– Они здесь! Русские здесь!

Потом Карла услышала, как вниз по ступенькам грохочут тяжелые сапоги. Откуда у русских такие хорошие сапоги? От американцев?

Потом они оказались уже в комнате – четверо, шестеро, восемь, девять человек с темными от грязи лицами, с автоматами в руках, готовые убивать мгновенно. Они как-то сразу заняли ужасно много места. Люди сжимались и старались держаться от них подальше, хоть они и были освободители.

Солдаты осматривались. Они поняли, что от изможденных пленных, среди которых в основном были женщины, опасности можно не ждать, и опустили оружие. Некоторые разбрелись по соседним комнатам.

Высокий солдат оттянул вверх левый рукав. У него было надето на руку шесть или семь наручных часов. Он что-то крикнул по-русски, указывая на часы автоматом. Карле показалось, что она догадалась, что он говорит, вот только ей было трудно в это поверить. Затем солдат схватил пожилую женщину и показал на ее обручальное кольцо.

– Они что, хотят отнять у нас то немногое, что не отобрали нацисты? – сказала Ханнелор.

Именно так. Высокий солдат с недовольным видом попытался снять с руки женщины кольцо. Когда она поняла, что ему нужно, то сняла сама и отдала ему.

Русский взял кольцо, кивнул и указал на находящихся в комнате.

Ханнелор шагнула вперед.

– Эти люди – заключенные! – сказала она по-немецки. – Евреи – или родственники евреев, – которых преследовали нацисты!

Понял он ее или нет, но внимания не обратил, а лишь упрямо потыкал в часы на своей руке.

Те немногие, у кого имелось при себе что-либо ценное – не отобранное и не обмененное на еду, – отдали вещи ему.

Освобождение, принесенное Красной Армией, уже не обещало быть тем счастливым событием, которого многие так ждали.

Но впереди было еще хуже.

Высокий указал на Ребекку.

Та шарахнулась от него и попыталась спрятаться за Карлу.

Второй, маленький и светловолосый, схватил Ребекку и потянул вперед. Ребекка завизжала, и маленький ухмыльнулся, словно этот визг доставлял ему удовольствие.

У Карлы появилась ужасная догадка, что случится дальше.

Коротышка крепко держал Ребекку, а высокий грубо облапал ее груди и сказал что-то, отчего оба захохотали.

Послышались возмущенные возгласы стоявших вокруг людей.

Высокий поднял автомат. Карла похолодела при мысли, что сейчас он начнет палить. Нажав на спусковой крючок в переполненной комнате, он бы убил или ранил десятки людей.

Все осознали опасность, и в комнате стало тихо.

Оба солдата двинулись к двери, таща с собой Ребекку. Она орала и билась, но не могла вырваться из рук коротышки.

Когда они уже были в дверях, Карла шагнула вперед и крикнула:

– Подождите!

Что-то в ее голосе заставило их остановиться.

– Она же еще маленькая, – сказала Карла. – Ей всего тринадцать лет! – Она не знала, поняли они ее или нет. Она подняла вверх обе руки, показывая десять пальцев, потом – одну, показывая три. – Тринадцать!

Высокий солдат, похоже, понял ее. Он ухмыльнулся и сказал по-немецки: «Frau ist frau». Женщина есть женщина.

Неожиданно для себя Карла сказала:

– Вам нужна настоящая женщина. – Она медленно вышла вперед. – Вместо нее возьмите меня. – Она попыталась соблазнительно улыбнуться. – Я не ребенок. Я знаю, что надо делать. – Она подошла ближе, достаточно близко, чтобы почувствовать едкий запах человека, не мывшегося месяцами. Пытаясь скрыть отвращение, она, понизив голос, сказала: – Я-то знаю, что нужно мужчине… – Она приглашающим жестом коснулась своей груди. – Оставьте ее, она еще ребенок.

Высокий снова взглянул на Ребекку. Глаза у нее покраснели от слез, из носа текло, и это было очень кстати – она была действительно больше похожа на ребенка, чем на женщину.

Он перевел взгляд на Карлу.

Она сказала:

– Там наверху есть кровать. Показать?

Сейчас она тоже не была уверена, что он ее понял, но взяла его за руку, и он пошел за ней по лестнице на первый этаж.

Светловолосый отпустил Ребекку и пошел следом.

Теперь, видя, что ей удалось их уговорить, Карла пожалела о своей браваде. Ей захотелось вырваться от русских и убежать – но они наверняка пристрелили бы ее и вернулись за Ребеккой. Карла подумала об измученной девочке, потерявшей вчера обоих родителей. Если на следующий после этой утраты день ее изнасилуют, это навсегда сломит ее дух. Карла должна ее спасти.

«Меня этим не уничтожишь, – подумала Карла. – Я смогу через это пройти. Я вынесу это и останусь собой».