Зима тревоги нашей

Моя любимая мурлыкала во сне с улыбкой античной богини на губах и довольно светилась чуть больше обычного, как всегда бывает с ней после любви, которая приносит ей чувство спокойного удовлетворения.

Как ни странно, после бессонной прошлой ночи спать не хотелось вовсе. Я заметил, что если наутро не надо вставать рано, то мне не спится. Перед глазами мелькали красные точки, уличный фонарь бросал на потолок тени голых ветвей старых вязов, которые под дуновением весеннего ветра медленно сплетались в узоры, словно в игре «колыбель для кошки». Окно было полуоткрыто, белые занавески трепетали и наполнялись воздухом, будто паруса на судне. Мэри не представляет, как можно обойтись без белых тюлевых занавесок, и постоянно их настирывает. Они придают ей чувство уверенности и добропорядочности. И она делает вид, что сердится, когда я подтруниваю над ее обывательскими ирландскими замашками.

Я тоже был доволен, но, в отличие от Мэри, нырнувшей в сон, спать нисколько не желал. Мне хотелось насладиться своими ощущениями сполна. Мне хотелось подумать о конкурсе эссе «Я люблю Америку», в котором собирались участвовать мои отпрыски. Помимо прочего мне хотелось поразмыслить о происходящем со мной и решить, что с этим делать, поэтому я, разумеется, начал с последней мысли и обнаружил, что темные присяжные моих глубин уже вынесли вердикт. Такие вот дела, все решено и подписано. Будто готовился к забегу, долго тренировался – и наконец стоишь на низком старте, упершись шиповками в стартовые колодки. Пистолет стреляет, и ты бежишь. Я обнаружил, что стою на старте и жду выстрела. Похоже, я, как всегда, узнал последним. Весь день люди отмечали, как прекрасно я выгляжу, подразумевая, что я изменился, стал более уверенным в себе. Торговый агент, заглянув после обеда, испытал шок. Марулло посматривал на меня с тревогой. Старина Джои посчитал нужным извиниться за то, чего не делал. Потом Марджи Янг-Хант со своим видением – пожалуй, она была ближе всех к истине. Непостижимым образом она поняла меня и увидела уверенность во мне прежде, чем я сам ее ощутил. И символом перемен стала гремучая змея. Я непроизвольно усмехнулся в темноте. Потом Марджи смешалась и прибегла к старой уловке (пригрозила изменой) как к приманке, которую швыряют в прилив, чтобы узнать, какие рыбы там кормятся. Нет, я не помнил тайного шепота ее тела – перед глазами стояла другая картинка: ее когтистые руки, выдающие возраст, и нервозность, которая приходит с пониманием, что ситуация вышла из-под контроля.

Порой я гадаю, какова природа ночных мыслей. Они сродни снам. Порой мне удается их направлять, порой они несутся на меня словно табун диких лошадей.

Я вспомнил Дэнни Тейлора. Мне не хотелось думать о нем и грустить, однако пришлось. И я прибег к отличному трюку, которому меня выучил один бывалый старшина. На войне был день, ночь и день, слившиеся воедино, и его отдельные части вобрали в себя все мерзости и ужасы этого жуткого бизнеса. Пока он тянулся, я вряд ли осознавал происходящее в полной мере, поскольку был занят и смертельно устал, зато после этот день-ночь-день возвращался ко мне каждую ночь, пока не довел меня до безумия, оно же боевое истощение, оно же посттравматический синдром. Чего я только не перепробовал, чтобы о нем не думать; невзирая ни на что, он вновь и вновь просачивался в мои мысли. Размякнув под действием виски, я выложил все своему старшине – старому вояке, побывавшему на таких войнах, о которых мы уже забыли. Если бы он надел все свои регалии, на мундире не осталось бы места для пуговиц. Майк Пулавский, поляк из Чикаго, однофамилец знаменитого героя. По счастливой случайности, он был изрядно пьян, иначе бы мигом замкнулся, поскольку фамильярничать со старшими по званию не положено.

Майк выслушал, уставившись в точку между моими глазами.

– Да уж, – кивнул он. – Знакомо. Беда в том, что ты пытаешься выбросить все из головы. Бесполезно. Нужно его, так сказать, принять радушно.

– В каком смысле, Майк?

– Подойди к делу основательно: начни с самого начала и припомни все, что сможешь, до конца. Каждый раз, когда оно будет возвращаться, проделывай это снова и снова. Довольно скоро ему надоест, и посыпятся отдельные куски, а потом и все исчезнет.

Я попробовал, и у меня получилось. Не знаю, знакомы ли с этим трюком мозгоправы; наверное, да. Когда ко мне в ночи пришел Дэнни Тейлор, я применил к нему метод старшины Майка.

Будучи детьми – одного возраста, одного роста, одного веса, – мы часто забегали в магазин на Главной улице, где продавали зерно и фураж, и вставали на весы. На одной неделе я весил на полфунта больше Дэнни, на следующей он меня догонял. Мы вместе рыбачили и охотились, вместе купались и встречались с девушками. Семья Дэнни была зажиточной, как большинство старых семейств в Нью-Бэйтауне. Дом Тейлоров – белое здание с высокими колоннами на Порлок-стрит. Когда-то у них был и загородный дом – милях в трех от города.