Зима тревоги нашей

День, бесконечный день вовсе не однороден. По мере продвижения солнца по небу меняется не только освещенность, преобразуются фактура и эмоциональный фон, форма и смысл; день деформируется под действием тысячи факторов вроде времени года, жары или холода, полного штиля или нескольких ветров, дующих одновременно; его корежит от запахов и вкусов, текстуры льда или травы, набухших почек, распустившихся листьев или голых безжизненных ветвей. Вместе с днем меняются и его подданные – насекомые и птицы, кошки и собаки, бабочки и люди.

Тихий, сумрачный и сокровенный день Итана Аллена Хоули закончился. Человек, ритмично подметавший тротуар, был уже не тем, кто мог читать проповеди консервам, или распевать литании, или дурачиться в уборной. Он сгреб окурки и обертки от жвачки, шелуху от распустившихся почек и обычную уличную пыль и передвинул кучку мусора к водосточной канаве, где его потом заберут рабочие на серебристом грузовике.

Мистер Бейкер с достоинством следовал от своего дома на Кленовой улице к красной кирпичной базилике, в которой располагался Первый национальный. Ну и что, если шаги его были разной длины, вряд ли кто-нибудь был в курсе его детской привычки аккуратно перешагивать через трещины в асфальте, чтобы не сломать спину своей матери?[6]

– Доброе утро, мистер Бейкер, – поздоровался Итан и перестал махать метлой, чтобы не запылить наглаженные саржевые брюки банкира.

– Здравствуй, Итан. Прекрасное утро!

– Весна пришла, мистер Бейкер. Сурок снова не ошибся.

– Ну да, ну да. – Бейкер помолчал. – Итан, я хочу с тобой потолковать. По завещанию брата твоя жена получила тысяч пять, верно?

– Шесть с половиной после уплаты налогов, – кивнул Итан.

– Они просто лежат в банке. Нужно их куда-нибудь вложить. Об этом я и хочу с тобой потолковать. Денежки должны работать!

– На шести с половиной тысячах много не заработаешь, сэр. Они лежат себе и ждут крайнего случая.

– Итан, деньги не должны лежать мертвым грузом!

– Да как вам сказать, сэр. Помните? «И даже тот, кто лишь стоит и ждёт…»[7].

Голос банкира резко похолодел.

– Не понял. – Судя по его тону, Бейкер прекрасно все понял и счел Итана дураком. Тот обиделся, и обида породила ложь.

Метла выписала по тротуару изящную дугу.

– Видите ли, в чем дело, сэр… Эти деньги – гарантия благополучия Мэри, если со мной что-нибудь случится.

– Тогда тебе следует застраховать свою жизнь на часть суммы.

– Однако это мера временная, сэр. Деньги достались Мэри в наследство от брата. Ее мать пока жива. И прожить она может еще много лет.

– Понимаю. Иногда старики становятся обузой.

– А иные еще и сидят на своих деньгах. – Выдав эту ложь, Итан бросил взгляд на банкира, который начал медленно наливаться краской. – Видите ли, сэр, вложив деньги Мэри, я могу потерять их точно так же, как некогда свои, и прогорю, как в свое время мой отец.

– Так то дела давно минувших дней, Итан! Да, ты здорово прогорел, но времена меняются, возникают новые перспективы.

– Перспектив у меня было предостаточно, мистер Бейкер, лучше бы я обладал толикой здравого смысла. Не забывайте, что после войны магазин принадлежал мне. Полквартала недвижимости продал, чтобы купить для него товаров. На том все и кончилось.

– Знаю, Итан. Я ведь твой банкир. И дела твои знаю не хуже, чем доктор – пульс своего пациента.

– Еще бы. Мне хватило пары лет, чтобы обанкротиться. Для расплаты с долгами пришлось продать все, кроме дома.

– Не так уж ты и виноват. Только из армии вернулся, опыта в бизнесе никакого. К тому же тебя угораздило открыть свое дело аккурат в кризис, хотя мы и называли его временным спадом в экономике. На мели оказались коммерсанты и поопытней тебя.

– А уж на какую мель сел я… Впервые в истории Хоули стал продавцом в бакалейной лавке у макаронника!

– Объясни мне вот что, Итан. Разориться может каждый. Вопрос в том, почему человек с таким происхождением, образованием, к тому же обремененный семьей, позволяет себе оставаться на мели и дальше? Неужели у тебя кишка тонка? Что тебя выбило из колеи настолько, что вернуться в нее ты уже не в силах?

Итан едва не разразился гневной тирадой вроде «Вам не понять, ведь вы так никогда не влипали», но вместо этого смел обертки от жвачек и окурки в аккуратную пирамидку и подвинул ее к сточной канаве.

– Дело не в том, что не можешь вернуться в колею, точнее не только в этом. Просто падаешь духом и отчаиваешься. Приходит страх. Мне очень страшно. Энергетическая компания Лонг-Айленда может отрезать свет. Жене нужна одежда, детишкам – обувь и развлечения. Вдруг я не смогу дать им образование? Плюс ежемесячные счета, плюс доктора, плюс зубы и удаление миндалин… Что будет с ними, если я заболею и не смогу подметать чертов тротуар? Вам не понять. Происходит это не сразу. Гниль разъедает тебя изнутри. Дальше следующей ежемесячной выплаты за холодильник мысли не идут. Свою работу я ненавижу и в то же время боюсь ее потерять. Разве вам меня понять?

– Как насчет матери Мэри?

– Я вам уже говорил. Она сидит на деньгах. На них же и умрет.