Зима тревоги нашей

По весне Аллен, томясь от тоски и одиночества, желая наказать Господа Бога и родителей, заявил, что он атеист. Я объяснил ему, что он напрасно погорячился, потому как у него уже не будет повода шарахаться от прислоненных к стене лестниц, плевать через левое плечо при виде черных кошек и загадывать желание, увидев молодой месяц.

Люди, которые боятся своих снов, убеждают себя, что не видят их вовсе. Я мог бы объяснить свой сон с легкостью, но это не делает его менее пугающим.

Дэнни прислал мне приказ, не знаю, каким образом. Он собрался улетать на самолете и хотел, чтобы я для него кое-что сделал, причем своими руками. Для Мэри он хотел шляпку. Она должна была быть темная, из бархатистой шкурки ягненка, мехом внутрь. Материал следовало взять такой, как на моих домашних тапочках из овчины, фасоном как бейсбольная кепка с длинным козырьком. Еще ему понадобился ветромер, только не маленький, с вращающимися металлическими чашечками, а большой, самодельный, из жесткого картона, на бамбуковой палке. И он позвонил мне, чтобы я встретился с ним до отлета. Я взял с собой трость Старого Шкипера, ту, из бивня нарвала, которая стоит у нас в холле в подставке из слоновьей ноги.

Когда нам подарили слоновью ногу, я посмотрел на большие ногти цвета слоновой кости и сказал своим детям: «Тому, кто покрасит их лаком для ногтей, достанется по первое число, ясно вам?» Они послушались, и мне пришлось красить слоновьи ногти самому – в ярко-красный цвет, позаимствованным у Мэри лаком.

Я поехал на встречу с Дэнни в «понтиаке» Марулло, аэропорт находился в здании нью-бэйтаунской почты. Припарковавшись, я положил трость на заднее сиденье, и тут подъехали двое злющих копов на патрульной машине и сказали:

– На сиденье нельзя.

– Это запрещено законом?

– Не умничай нам тут!

– Я просто спросил.

– Ну, не клади ее на сиденье.

Дэнни сортировал посылки на почтовом складе. Он надел кепку из овчины, в руках держал вращающийся ветромер. Лицо у него было исхудавшее, губы сильно потрескались, руки распухли, как грелки с горячей водой, будто их искусали осы.

Он поднялся пожать мне руку, и моя правая кисть угодила в теплую, упругую массу. Он сунул мне что-то маленькое, тяжелое и холодное, размером с ключ, но не ключ – металлический предмет, на ощупь отполированный и с острыми краями. Я не знал, что это, потому что не видел, только трогал его. Я склонился к Дэнни и поцеловал его, ощутив сухость грубых обветренных губ. И тогда я проснулся, весь дрожа и обливаясь холодным потом. Светало. Я видел озеро, корову в воде еще было не различить, и все еще чувствовал прикосновение сухих губ. Я мигом поднялся, потому что не хотел лежать и думать об этом. Кофе варить не стал, сразу пошел к слоновьей ноге и убедился, что чертова трость на месте.

В тревожный час рассвета было жарко и влажно, утренний бриз еще не подул. Серебристо-серую улицу устилали следы людской жизнедеятельности. «Формачтер» пока не открылся, впрочем, кофе я не хотел. Я зашел через заднюю дверь в торговое помещение и увидел под стойкой кожаную шляпную коробку. Вскрыл банку с кофе, высыпал содержимое в мусорное ведро. Затем проделал две дырочки в банке сгущенки и вылил ее в жестянку из-под кофе, подпер заднюю дверь и поставил молоко у входа. Кот уже сидел в проулке, но к молоку не подошел, пока я не отправился в торговый зал. Оттуда я наблюдал за серым котом в сером проулке, лакающим молоко. Он поднял голову, и у него были белые испачканные усы. Он сел, умылся и вылизал лапы.

Я открыл картонку и вынул субботние чеки, уложенные по порядку и заколотые скрепками. Из коричневого банковского конверта я достал тридцать стодолларовых купюр и убрал оставшиеся двадцать. Три тысячи долларов придержу для устойчивости баланса, пока магазин не встанет на ноги. Две тысячи положу на счет Мэри и, как только представится возможность, доложу туда оставшиеся три тысячи. Тридцать купюр я положил в свой новенький бумажник, от чего он изрядно распух, и сунул в боковой карман. Потом я вынес из склада ящики и коробки, вскрыл и принялся уставлять опустевшие полки, записывая на листке упаковочной бумаги продукты, которые следовало заказать. Ящики и коробки я сложил стопкой в проулке, где их заберет мусоровоз, и налил в стаканчик из-под кофе еще молока, но кот не вернулся. Либо наелся, либо, шельмец, предпочитал ворованную еду.