Зима в Эдеме (пер. О. Колесникова)

Он повторил этот жест. Но, как и йиланы, он расценил этот жест как часть целого, что включает в себя все тело, все члены. Поэтому, не отдавая себе в этом отчета, он опустил одно плечо, поднял руку на уровне груди, показывая, как женщина, жест защиты, и даже ноги поставил, как Матили. Неннэ увидел эти противоречащие движения и ничего не понял, как не понимал многое другое, связанное с Керриком. Ему все это не нравилось, но он переборол себя и скрыл свои чувства. Наступил момент, когда он должен был сказать Керрику все. Это случилось именно тогда, когда он все понял.

– Иди сюда, я попробую все объяснить! – Они отошли к деревьям, чтобы их никто не слышал. – Это слова, которые ты произнес прошлым вечером. Ты разговаривал с мандукта, ты кричал, и это слышали многие. Матили передали все, о чем ты говорил. То, что она делала рукой, когда увидела тебя, – это то, что делают глупые женщины, чтобы отвратить от себя Карогниса.

Керрика это озадачило.

– Мои слова прошлым вечером и Карогнис? Я ничего не понимаю.

– Карогнис – дьявол, так же, как и мургу. Если он на ком-то остановит свой взгляд, то этого человека постигнет беда.

– Что у меня общего с Карогнисом?

– Некоторые считают, что ты говоришь языком Карогниса. Ты произнес слова о Кадайре, которые были услышаны. Все это нехорошо.

Керрик посмотрел на угрюмое лицо Неннэ и понял, что если Неннэ и отрицал бы это, то в душе он был согласен с Матили. Саску слушали мандуктов и понимали их, когда те говорили о живом мире, о том, как Кадайр создавал мир и все, что в нем есть, и о том, что все существа, населявшие этот мир, знали об этом. В этом они были похожи на тану, которые видели жизнь во всем, что их окружало: в животных и птицах, даже в реках и деревьях. Зная, откуда пришла жизнь, они никогда не стали бы говорить об Эрманпадаре, кроме как с глубочайшим уважением. Керрик всегда забывал об этом. В нем, начиная с раннего детства, не укоренилась эта вера, как в тану и саску. Он попытался это загладить.

– Я говорил это в гневе и страхе. Передай Матили, что это говорил вовсе не я; я не осознавал того, что говорил.

– Мне надо вернуться.

Неннэ повернулся и пошел прочь, так ничего и не поняв. Было совершенно очевидно теперь, что он был таким же суеверным, как и женщины. На этот раз Керрик не обнаружил гнева, который постоянно сопутствовал ему, и выкрикнул вслед несколько слов, которые еще больше усилили враждебность. Он ненавидел их тупость. Они всего-навсего обыкновенные устузоу. Да, это было так, но он думал как йилан, а он не должен был так думать. Он был таким же устузоу, как и они, а вовсе не йиланом.

Однако тем временем, пока он рассуждал таким образом, он шел по направлению к ханале узнать, как обстояли дела у двух самцов – йилан. Он был тану, но в этот момент он чувствовал, что его больше тянуло к йиланам.

– Очень скучно, – сказал Надаске и эту фразу сопроводил движением, означающим «уснул навсегда». – Все время мы проводим здесь, никто не навещает нас. Однажды, в далеком прошлом, ты вывел нас на прогулку вокруг города, и это было наслаждением. Но ты больше этого не делал, а мы вынуждены разговаривать только друг с другом, и нам почти ничего не осталось после проведенных здесь дней сказать друг другу. Когда-то ты заходил к нам, но, конечно, у тебя есть другие занятия, и поэтому ты редко здесь появляешься.

– Вы все еще живы, – сказал Керрик с некоторым чувством гнева и горечи. – Это хоть как-то должно утешить вас.

Надаске отвернулся, делая жесты, характерные для самок. Керрик улыбнулся этому: это был намек на то, что он вел себя недостойно: как женщина. Однако незадолго до этого была женщина, которая прогнала его, голодного, от костра. И он все еще до сих пор ничего не ел. Он огляделся по сторонам. У самцов от волнения был плохой аппетит, и поэтому от вчерашнего дня осталось немного мяса. Керрик оторвал кусок и съел его.

Имехей запричитал:

– Мы умрем здесь, сидя взаперти, мы умрем от голода.

– Не будьте так глупы.

Было бы совершенно безрассудно выражать равенство с самцами, так как его отношение к ним напоминало отношение самок. А кроме того, эти двое отводили ему главенствующую роль самки, когда он был с ними. В нем снова нарастал гнев: неужели его нигде не признавали своим?

– Вайнти вернулась, – сказал он. – Она и многие другие находятся недалеко отсюда.