Зима в горах

Бесшумно затворив за собой зеленую входную дверь (однако оставив пока что ключ от нее у себя в кармане), Роджер обошел дом и постучал в коричневую входную дверь. На стук никто не отозвался, и он постучал снова, подождал немного, взял свой чемодан и уже собрался было удалиться, когда услышал, как кто-то торопливо и тихо, словно мышь, крадется к двери.

Так, значит, она все-таки была дома и прислушивалась за стеной, пока он собирал свои пожитки. То-то, верно, была рада!

Миссис Пайлон-Джонс чуть-чуть приотворила дверь. Ее разыгравшаяся фантазия уже превратила Роджера в потенциального убийцу.

— Итак, миссис Джонс, я отбываю. И вас никто больше не потревожит.

— Надеюсь, — сказала она, но глаза ее пугливо бегали по сторонам, и Роджеру подумалось вдруг, что в годы войны какая-нибудь французская фермерша, позволив потерпевшему аварию английскому летчику переночевать у нее в амбаре, наверное, так же вот нетерпеливо ждала, чтобы он поскорее убрался из ее дома, пока кто-нибудь не донес гестапо.

— Да чего вы так боитесь! — невольно вырвалось у него.

— Вставить новое стекло будет стоить десять шиллингов, — сказала она. — Можете оставить деньги сейчас.

Роджер уже хотел было вручить ей деньги, но тут вспомнил про свой второй чемодан. Нет, ему нужно иметь здесь какую-то зацепку. Иначе она еще вздумает запереться от него в доме, как в крепости.

— Мне приходится тащить вещи на себе, — сказал он, — и унести все сразу я не в состоянии. Так что, с вашего разрешения, я оставлю пока у вас один чемодан и заберу его на следующей неделе. И тогда отдам вам эти десять шиллингов.

— Я бы предпочла получить их сейчас, чтобы покончить с этим, — сказала миссис Пайлон-Джонс.

— Очень может быть, — твердо сказал Роджер, — но, к несчастью, сегодня воскресенье, и банки закрыты. А то, что у меня есть в наличии, понадобится мне самому. И если на то пошло, это ведь не моя вина, что меня выставили за дверь в воскресенье.

Он поднял чемодан и повернулся к миссис Пайлон-Джонс спиной.

— В понедельник, — бросил он через плечо, — я приду за чемоданом. До полудня. Надеюсь, за это время он вас не слишком обременит.

В ответ он услышал лишь, как захлопнулась коричневая дверь. Неспешно и, уж конечно, без грохота, но окончательно и бесповоротно.

По дороге Роджер ломал себе голову, пытаясь понять, почему миссис Пайлон-Джонс так восстановлена против него. Неприятные ассоциации — в этом его вина? Ему вспомнилось, как осуждающе звучал ее голос: «Эти ваши дружки!» Да, должно быть, в этом все дело. В ее глазах он запакостил деревню. Следом за ним в Лланкрвис пожаловала вся эта шайка. Ничего подобного у них не было, пока тут не обосновался англичанин. Он принес с собой обычаи больших городов. А еще эта особа с голубым автомобильчиком и черными волосами — он стряпал для нее еду и хотел положить ее к себе в постель в доме порядочной женщины, спавшей тут же, за стеной! Счастье ее, что она не позволила, бесстыжая потаскушка! Роджеру казалось, что он слышит, как в поселке упоенно чешут языками.

Погруженный в эти думы, он прошел мимо часовни — не своей часовни, не той, которую мистер Робертсон и фрейлейн оккупировали для своих любовных утех, а мимо большой, главной, все еще действующей часовни. В нее вливался жидкий поток молящихся — обычная смесь юных прихожан (которых привели сюда настояния стариков) и стариков (которых привел сюда шелест крыльев ангела смерти). И все же молиться они будут от души, он это понимал. Они искоса поглядывали на него, когда он со своими пожитками проходил мимо, и он уже приготовился отвечать на вопросы, тем более что многие лица были ему знакомы — он видел их в автобусе, — однако никто не заговорил с ним. В будние дни в автобусе они частенько и словоохотливо разговаривали с ним, но сегодня держались обособленной кучкой: они шли по своему воскресному делу, и он был для них случайный прохожий, незнакомец с чемоданом в руке, приезжий, застрявший здесь после окончания сезона.