Зима в Лиссабоне

Потом он включил свет и потянулся за сигаретами. Не поднимая лица с подушки, Лукреция попросила погасить лампу. Биральбо, прежде чем выполнить просьбу, взглянул в блестевшие среди растрепанных волос глаза. Она поднялась и легко, как всегда, когда она ходила босая, направилась в ванную. Шум воды в кране и бульканье в трубах показались Биральбо чуть ли не оскорблением. Выходя из ванной, Лукреция не погасила там свет, он остался гореть — тусклый, как в холодильнике. Он видел, как она, слегка подавшись вперед, нагая, приближается к кровати и, дрожа, залезает обратно под одеяло, обнимает его, утыкаясь в его плечо еще мокрым лицом, подрагивающим подбородком. Но эти знаки нежности уже не ободряли Биральбо: она действительно стала совсем другая, может, с тех пор как вернулась, а может, и намного раньше — еще до отъезда, и ложным оказалось совсем не расстояние, а смелое предположение, что его можно преодолеть, эти глупые попытки разговаривать и зажигать сигареты, как будто бы неясно, что слова давно бесполезны.

Биральбо не помнил, удалось ли ему в конце концов заснуть. Помнил только, что в течение многих часов продолжал обнимать Лукрецию в полумраке, наискось прорезанном тусклым светом из ванной, и что его желание не притуплялось ни на секунду. Иногда Лукреция начинала гладить его во сне, улыбалась и говорила что-то, чего он не мог разобрать. А потом ей приснился кошмар: она проснулась в испуге, и ему пришлось схватить ее руки, тянувшиеся к его лицу, чтобы вцепиться и расцарапать. Лукреция зажгла свет, будто чтоб удостовериться, что больше не спит. Жар батарей усугублял бессонницу. Биральбо снова погрузился в мутную дрему: он все еще видел комнату, окно, мебель вокруг, даже одежду на полу, но находилось все это в Сан-Себастьяне, Лукреции рядом с ним не было, а крепко обнимал он какую-то другую женщину.

Он понял, что заснул, четко осознав, что кто-то ходит по комнате: какая-то женщина, которую он видел со спины, в странном красном халате, Лукреция. Ему не хотелось, чтобы она заметила, что он проснулся. Он наблюдал, как она осторожно открывает холодильник и наливает вино в стакан, но когда она наклонилась к ночному столику, чтобы взять сигарету, закрыл глаза. Отблеск огонька зажигалки осветил ее лицо. Она села перед окном, словно намеревалась ждать так рассвета. Стакан поставила на пол и наклонила голову: казалось, будто она пытается рассмотреть что-то за стеклом.

— Ты не умеешь притворяться, — сказала Лукреция, когда Биральбо подошел к ней. — Я заметила, что ты не спишь.

— Ты тоже не умеешь.

— А ты бы хотел, чтоб умела?

— Я сразу заметил. Как только прикоснулся к тебе. Но не хотел верить.

— Мне казалось, что мы не одни. Выключив свет, я увидела вокруг сотни лиц. Лица людей, которые здесь когда-то спали. Твое лицо, не теперешнее, а то, что было три года назад. Лицо Малькольма — как он выглядел, когда ложился на меня, а я не сопротивлялась.

— То есть Малькольм продолжает следить за нами?

— У меня было ощущение, словно он совсем рядом, в соседней комнате, подслушивает. Он мне приснился.

— Ты пыталась расцарапать мне лицо.

— Но я узнала тебя, и это меня спасло. Больше мне это не снилось.

— Ты и потом просыпалась.

— Знаешь, я почти не сплю. В Женеве, когда у меня появлялись хоть какие-то деньги, я прежде всего покупала валиум и сигареты, а еду — на то, что оставалось.

— Ты не говорила, что жила в Женеве.

— Три месяца, после того как уехала из Берлина. Я умирала с голоду. А там не голодают даже собаки. Сидеть без денег в Женеве хуже, чем быть бездомной собакой или тараканом. Тараканов я там видела сотни, повсюду, даже в прикроватных тумбочках в гостиницах для черных. Я писала тебе письма и рвала их. Смотрела на себя в зеркало и размышляла, что бы ты подумал, увидев меня сейчас. Ты ведь не знаешь, какое отражение встречаешь в зеркале, когда ложишься спать, за весь день ничего не съев. Я боялась, что умру в одной из этих комнатушек или посреди улицы и меня похоронят в безымянной могиле.

— И там ты познакомилась с этим парнем на фотографии?

— Не понимаю, о ком ты.

— Понимаешь. С тем, что обнимает тебя в лесу.

— Я вовсе не простила, что ты рылся у меня в сумке.

— Да-да, я знаю: так поступал Малькольм. Кто он?

— Ты ревнуешь.

— Да. Ты спала с ним?

— У него была маленькая копировальная контора. И он дал мне работу. Я чуть не грохнулась в обморок у его дверей.

— Ты спала с ним.

— Это не важно.

— Мне важно. С ним ты тоже видела лица в темноте?

— Ни черта ты не понимаешь. Я была одна. В бегах. Меня искали, чтобы убить. А он был такой добрый, не чета ни тебе, ни мне. Добрый и щедрый. И никогда не задавал вопросов, даже когда увидел твою фотографию у меня в кошельке, ту газетную вырезку, которую ты мне прислал. Он ничего не спрашивал, даже когда я попросила оплатить мне клинику. Сделал вид, будто поверил, что это из-за него.