Из Раксаула, который расположен всего в нескольких Сотнях ярдов от границы, узкоколейная железная дорога (до сих пор единственная в стране) идет через тераи к Амлекхганджу; здесь начинаются предгорья. Мы провели ночь на постоялом дворе в Раксауле и с рассветом отправились в путь. Граница не была обозначена, и ничего похожего на таможенный досмотр не производилось. Встречал нас начальник станции, которого кто-то предупредил о нашем приезде. Миниатюрный поезд был набит до отказа, на площадке локомотива толпились пассажиры, а некоторые из них забрались даже на крыши вагонов. Тем не менее это не представляло никакой опасности; когда мы в конце концов тронулись, поезд ни разу не превысил десяти миль в час. Пассажиры входили и выходили прямо на ходу, подбадриваемые добродушными возгласами тех, кто ехал дальше. Насколько я мог судить, очень немногие путешественники позаботились о билетах, но это никого не беспокоило.
В наше распоряжение предоставили личное купе махараджи. Оно было обито блестящим розовым атласом и в сиянии раннего утра представляло довольно печальное зрелище. На каждой остановке, а их было много, около вагона толпились люди, чтобы посмотреть на нас двоих, сидевших развалясь среди непомерной, как им казалось, роскоши. Но, по правде говоря, путешествие было не из удобных: вагон — без рессор, просто коробка на колесах, и мы непрерывно подпрыгивали, как горошины в барабане. В те времена железная дорога считалась в Непале одним из чудес, символом прогресса страны, но в наши дни ее вытеснили более быстрые средства сообщения. Волею судьбы мне пришлось снова воспользоваться этой железной дорогой в 1960 году; по чистой случайности я оказался в том же самом вагоне. Большая часть обивки исчезла, а заплеванный атлас выцвел до неопределенного рыжеватого цвета. Стекол в окнах не было, нас на этот раз было не двое, а двадцать человек, и мы теснились в вагоне, как скотина. Тогда я в полной мере почувствовал, насколько предпочтительнее путешествовать в качестве почетного гостя.
В Блимпхеди нас ожидал офицер непальской армии, который был назначен сопровождать гостей в столицу. Махараджа прислал носильщиков для багажа и двое носилок для нас. Круто вверх вела ухабистая дорога, путь был утомительным и ни один непалец, занимающий хоть какое-нибудь положение в обществе, не подумал бы карабкаться по ней пешком. Но Норти и я были молоды и энергичны, нам не понравилось, что людей используют в качестве вьючного скота, поэтому мы пошли пешком. Ночь провели в Сисагарху на постоялом дворе. Заснули под звуки горна, доносившиеся из старой крепости внизу. Мы уже взобрались почти на тысячу футов над тераями; после равнины Индии воздух здесь казался свежим и прохладным. Мы углубились на территорию Непала не больше, чем на тридцать-сорок миль, казалось, попав в другой мир.
В те дни эта дорога, единственная, связывающая Катманду с внешним миром, оставалась, будто специально, чтобы обескуражить путешественников, в девственном состоянии. Необходимые товары доставляли в столицу Непала на спинах носильщиков. Этим же путем попали в Катманду и первые автомобили. Нам пришлось наблюдать, как это делается. Колеса у автомобиля были сняты, а кузов привязан к огромным носилкам, с обоих концов которых торчали длинные шесты. Тащить этот неуклюжий груз по извилистым горным дорогам было сложным делом и требовало много терпения. Носилки попеременно несли сорок мокрых от пота кули. В час они проходили не больше полумили, получая за этот изнурительный труд шесть пенсов в день.
На второй день мы были у перевала Чандрагири. Отсюда путешественник впервые видит Непальскую Долину. Она лежала прямо под нами — зеленая чаша, окруженная горами. Миллионы лет назад здесь было большое озеро, сейчас аллювиальная почва долины считается самой плодородной в Непале. Вдали теснились дома Катманду, огнем горели золоченые крыши храмов, и даже отсюда можно было различить легкие очертания дворцов непальской знати. А на горизонте, как часовые, стояли Гималаи: словно огромная ледяная радуга плыла по облакам, клубящимся у подножия. Завороженный, я долго не мог оторваться от этого зрелища.