Зима в раю

Лелька чувствовала, нет, всем существом своим знала – долго ждать Верин не будет, придет нынче же. Она приготовилась. На работу отправилась в обычном сереньком костюмчике: у них в заготконторе директор – сущий советский монах, держит людей строго, и Гошка наказал с ним не ссориться, за работу держаться – кому это надо, если ее выгонят вон, как шалаву? И потому на работе Лелька была сама скромность, просто гимназисточка, даже и не поверишь, какие финтиля она выделывает для клиентов, как резвится с ними – чуть ли не на абажуре качается! На работе у нее юбка ниже колен, пиджак на все пуговицы застегнут, блузка до самого горла законопачена. Однако сегодня она завернула в газетку и прихватила с собой все, что могло понадобиться для вечера: кофточку в обтяг, с глубоким вырезом, короткую юбчонку, которая была так обужена, что знай лезла вверх и с каждым шагом делалась еще короче, сетчатые чулки невероятной красоты и соблазнительности, купленные из-под полы за безумные деньги (ровно ползарплаты ушло на одну пару, а поскольку Лелька на всякий случай брала две, туда вся зарплата ухнула). Ой, сколько денег идет на бельишко, на чулочки, на портниху, маникюршу, парикмахершу, на сапожника – старого театрального сапожника, который шьет изящные туфельки на каблучке по прежним еще колодкам, чудом сохранившимся у него в мастерской…

Она била по клавишам своего замшелого «Ремингтона» (единственно, чем не нравилась Лелька ее работа, это тем, что никак не удавалось отрастить длинные ногти, они то и дело ломались на западающих, тугих клавишах) с невиданным упорством. Уже и начальник промаршировал мимо секретарского отдела, как всегда не прощаясь (это было ниже его достоинства, а вот хватать Лельку за ляжечку, когда она приносила очередную сводку заготовки в кабинет, – вполне с тем достоинством гармонировало), уже и уборщицы расползлись по кабинетам (у них в заготконторе всегда убирались с вечера), а Лелька все усердствовала, лишь изредка позволяя себе минутную передышку. Нет, не для того, чтобы папироску выкурить, а чтобы подбежать к окну и украдкой, сбоку, не высовываясь, глянуть на улицу.

Приедет? Что-то долго его нет… А если осечка? Неужели Гошка ошибся и неправильно Верина просчитал?

Она как раз маялась у окошка, когда на противоположной стороне улицы мелькнула знакомая черная приземистая «эмка»[12]. На таких «эмках» разъезжали облисполкомовские чины.

Ага! Приехал!

Сердце так и забухало в горле, однако Лелька смирила волнение, нашла спасение в привычной насмешливости. Ну конечно, товарищ ответственный начальник не мог себе позволить промочить ножки в той слякоти, которая за день покрывала улицы Энска! Да и прекрасно, значит, Лелька нынче проедет по городу, как принцесса. Нет, не принцесса – королева! Говорят, у них там, в проклятом буржуазном мире, выбирают самую красивую девушку и назначают ее королевой красоты. Лелька смогла бы, наверное, получить этот титул, ведь она – вылитая мать (только глаза отцовы), а мама была в самом деле удивительной красавицей.

Однако спустя минуту Лелька поняла, что мечты ее – нет, не о победе на конкурсе красоты, а о поездке на легковушке – не сбудутся. Из «эмки» выгрузилась высокая фигура в сером пальто, и автомобиль немедленно уехал.

– Ну вот, – сердито сказала Лелька, – слабо девушку прокатить, да?

Но тотчас решила, что нельзя так много ждать от Верина. Довольно, что вообще приехал, а мог бы ведь и не появиться. Но все-таки она зацепила его вчера, крепко зацепила. Гошка молодец. Прямо колдун какой-то!

– Я его знаю теперь чуть ли не лучше, чем себя самого, – напряженно глядя на сестру, говорил он, когда объяснял, почему Лелька должна поступать так, а не иначе. – Я все его привычки, все пристрастия, все слабости наизусть знаю. Я мыслю, как он, чувствую, как он. Думаешь, ему хорошо в том новом положении, куда его вынесло вонючей революционной волной? Нет, спору нет, жрет он сладко, а все же ему невкусно, потому что – даром дается. Он привык все с бою брать, привык не есть, а жрать, не смеяться, а ржать. Он скотина, скотиной родился, скотиной и умереть мечтает. Нет, он не скотина, а самый настоящий зверь, но это дела не меняет. Человеческая жизнь не по нем. Приличные барышни с губками бантиком – всякие там машинисточки да секретарши облисполкомовские – ему скучны. Тетки с боевым революционным прошлым, вечно пеплом «Дуката» обсыпанные, для него стары и тоже скучны. Это все – новая жизнь, к которой он вроде бы притерся, а в то же время чужой в ней. Ты знаешь, к кому он в нашем городе чаще всего в гости ходит? К Русановым! Ну да, к тому журналисту из «Энской правды». К тому самому Александру Константиновичу Русанову. А отчего, как ты думаешь?

– А хрен его знает, – проворчала Лелька.

Брат ожег ее взглядом, но она и не подумала извиниться и пробормотать, как благовоспитанная девочка: «Не знаю, Гошенька». И даже повторила:

– А хрен его знает!