Зима в раю

Дмитрий вспомнил, как ходил когда-то в танцевальную школу Мишель-Михайленко на уроки танго вместе с Варей Савельевой. Кстати, из-за танго все у них с Варей и сломалось… Дмитрий Аксаков в ту пору пытался уволиться из армии и ужасно франтил: носил монокль, одевался так, что вызывал невероятное отвращение у Вариного отца, миллионщика и владельца ресторации «Марсель». Дмитрий с тех пор навеки запомнил мелодию, которая так часто звучала из патефона в танцевальной школе и зазвучала сейчас: «Madreselva».

Ему вдруг остро захотелось вернуться в бистро, дослушать Гарделя и выпить еще граппы. Но нет, друзья, мы больше в эти игры не играем, так и спиться недолго, в одиночку-то. Такое уже было, было – мысленно погрозил он себе пальцем и двинулся к станции метро, которая находилась неподалеку и так и называлась – «Пон-Неф». Строго говоря, до авеню Трюдан вполне можно и пешком дойти, но за час, не меньше, и нога разболится так, что потом всю ночь не будешь знать, как и куда ее пристроить. Лучше на метро, благо сейчас можно не ужиматься, не трястись над каждым сантимом. У него есть деньги. Деньги, которые, однако, нужно еще отработать…

Он спустился в подземку, взял билет, прошел через турникет.

А интересно, Сергей правду сказал, что просто отвезет Ренату домой и не причинит ей никакого вреда? Или все же…

«Не думай ты об этом! – сказал себе Дмитрий с покровительственной, отеческой интонацией, которая часто звучала у Сергея. – Все равно не узнаешь правды! И вообще, меньше знаешь – лучше спишь. Да и что тебе до какой-то девчонки, которая заставила тебя испытать такие страдания?»

Ничего, ровно ничего. Однако он почему-то не мог отвязаться от мыслей о ней. Не мог – и все!

* * *

– Там кто-нибудь есть, за занавеской? – Это было первое, что спросил Верин, когда вошел в Лелькину комнату и окинул ее взглядом.

– Раскладушка моя стоит, – вызывающе сообщила Лелька. – Сплю я там. А что, не веришь? Ну так пойди посмотри.

Верин дернулся – вроде бы и в самом деле собрался заглянуть за занавеску, но остался на месте.

– Так ты где спишь-то? Здесь, – ткнул пальцем в диванчик, – или там?

– Когда одна – там, – усмехнулась Лелька. – А когда с ночевальщиком – здесь. Раскладушечка моя хилая, в чем только душа держится, как начнем скакать – развалится, в одночасье на полу окажемся. Не веришь? Да и впрямь пойди погляди.

Лелька смотрела с вызовом. Верин чуть хмурился, озираясь.

Сомневается он, вот какая штука. А зря. Сегодня закуток за занавеской и впрямь пуст. Няню Лелька с братом еще с утра унесли к соседке на целый день. Заплатили, конечно, за присмотр, а как же? Обыкновенно, когда к Лельке приходили гости, няня тихо, почти не дыша, лежала за занавеской, не стонала, не охала, не просила воды или поесть – терпела муку мученическую, слушая, как диван ходуном ходит. Там ее маленькая девочка, Лизонька, Лелечка, валяется с чужим мужиком, зарабатывая деньги и дурную славу. И еще кое-что.

Деньги нужны были, чтобы жить. Слава нужна была, чтобы поймать самую крупную, самую дорогую добычу. Кое-что нужно было для того, чтобы успокоиться.

Они с няней никогда не говорили о Гошкином плане, не обсуждали его, не хвалили и не ругали. Лелька знала, что няня во всем поддерживает брата. О да, она любит Лельку, жизнь за нее отдаст… но при этом и ее собственная, и Лелькина жизнь для няни ничего не значат по сравнению с жизнью Гошки. И себя, и любимую девочку Лелечку няня воспринимала лишь как подспорье для Гошки. Топливо для некоей печи, которую он разжег – и в которую готов бросить и себя, и близких. Да, Леля знала, что Гошке тоже предстоит взойти на эшафот. И если он столь безапелляционно требует жертвы от сестры и няньки, то лишь потому, что уже принес свою жизнь в жертву. И ему еще предстоит тернистый путь страданий.