Зимнее обострение

— А что, разве плохо? — деланно удивился черт. — По-моему, в свое время у вашего Бориса Николаевича отличная новогодняя прощальная речь получилась. Так зачем изобретать велосипед, коли уже имеется опробованный на людях опыт трогательного и волнительного расставания с властью?

— Так что же ты не привлек опыт вашей незалежной и самостийной? — не сдавался Солнцевский.

— Просто он отсутствует как таковой, — развел руками черт, — я же не виноват, что никто из наших гетманов, секретарей да президентов из власти добровольно не уходил.

Солнцевский хотел было продолжить бесконечный и бестолковый спор с Изей, но напоролся на гневный взгляд Соловейки и был вынужден замолчать. Момент для национальных разборок и вправду был выбран не самый подходящий.

— …я больше не в силах нести на своих плечах бремя власти… — продолжал вещать Берендей, а Солнцевский уже нашел себе занятие поинтересней, чем ремейк исторической речи. Он принялся рассматривать тех, кого общими усилиями удалось объединить в списке подозреваемых по этому делу. Освобожденная из-под домашнего ареста, вся шестерка красовалась в первом ряду слушателей.

Дальние родственники Берендея особым разнообразием в проявлении своих эмоций не порадовали. На лицах Февронии Халявщицы, ее сыночка Студнеслава, Гордона и Старко застыло удивленно-радостное выражение. Каждый из этой четверки лихорадочно прикидывал в уме, как бы половчей использовать так неожиданно свалившееся на них счастье: трон великого древнерусского княжества — Киевской Руси — с этой исторической минуты был свободен. А вот чувства, которые захлестнули Сусанну, показались Илюхе более любопытными. Несмотря на все старания скрыть эмоции, на ее лице вполне отчетливо читалась ярость…

— Все равно не может быть, — буркнул себе под нос Солнцевский и перевел взгляд на последнего подозреваемого. В отличие от всех остальных, Вилорий смотрел не на выступающего Берендея, а на его дочку. И что же можно было прочитать в этом взгляде? Илюха, который считал себя неплохим физиономистом, по привычке почесал в затылке и с большим трудом вычленил из него (не из затылка, конечно, а из взгляда Галицкого князя) испуг и решимость. Было еще что-то мимолетное, но что именно, он так и не смог понять.

— …посему я слагаю с себя полномочия верховного правителя Киева и принимаю постриг, — наконец подошел к самой сути Берендей.

Людская толпа недоуменно загудела, однако, как только князь продолжил, возбужденные возгласы тут же стихли.

— Власть, данную мне Богом, а отдаю… — тут Берендей сделал значительную паузу, которую, несомненно, оценили бы заядлые театралы, — …в достойные руки!

С этими словами князь достал из-за пазухи свернутый в трубку пергамент, перевязанный тоненьким шелковым шнурком. Хмурый Севастьян тут же подал ему резной ларец, и вскорости свиток оказался на его дне. Крышка закрылась, а сам ларец был торжественно поставлен Берендеем на свой трон.

— Я долго думал, кого же сделать своим преемником, — продолжил князь в полной тишине, — и остановил свой выбор на в высшей степени достойной кандидатуре. Он, в смысле преемник, достаточно молод, сможет править долго и славно на благо народа, но, несмотря на молодость, достаточно опытен, чтобы правление это сделать мудрым и ответственным…

В этот момент Солнцевский оценил по достоинству театральные способности Берендея. Старший богатырь мысленно хлопал в ладоши и кричал: «Верю, верю!» Кстати, если бы в этот момент кто-нибудь из зрительного зала хлопнулся в обморок, Илюха ни капли бы не удивился.

— …имя того, кому я передам всю свою власть…

Источником самого громкого звука, который можно было расслышать в ту минуту в повисшей гробовой тишине в тронном зале, оказался маленький паучок, старательно упаковывающий попавшуюся в его паутину муху. Люди, по сравнению с ним, оказались значительно более тихими созданиями.

— …вы узнаете завтра ровно в полдень. Его имя огласит воевода Севастьян, и завтра же вы все присягнете ему на верность, — подвел итог Берендей. — Я же покину Киев и приму постриг в одном из монастырей. Никто и ничто не должно помешать восхождению на трон моего преемника. Такова моя воля!

Тут началось что-то невообразимое: накопившееся напряжение прошлых дней наконец вырвалось наружу. Не обращая внимания на бурлящую толпу, Берендей сложил подле ларца все атрибуты государевой власти — скипетр, державу, меховую шапку, обшитую золотой парчой и обильно украшенную драгоценными камнями, а также большую княжескую печать. Тут князь еще раз перекрестился, поклонился толпе и скрылся в маленькой комнате за троном.