Зимняя бухта

Мама появилась в прихожей. Лена бросилась ей в объятия, начала взахлеб рыдать. Мама тоже заплакала. Они стояли обнявшись и плакали. Я не знал, куда сунуться, поэтому отправился к себе, закрыл дверь и включил радио погромче. Ненавижу слушать, как люди плачут.

Я лежал, стараясь придумать тему для импровизации, но мысли завязли на одном месте.

Раньше такого не было. Меня в школе всегда хвалили за сочинения. Говорили, что у меня живое воображение.

Когда-то, в восьмом классе, шведский у нас вел учитель на замене. Религиозный, и звали его Лунд. Я написал длинное сочинение, как я провел летние каникулы. Написал о «береге, на который камни положила рука, что больше моей».

Лунд решил поговорить со мной. Спросил, часто ли я думаю о Боге. Я сказал: «Иногда». Лунд кивнул.

Через несколько дней Лунд проводил родительское собрание, а мы со Смурфом тем временем угнали его машину. Маленький красный «фиат». Надо было только залезть на крышу, надавить ногой — и дверца открыта. Мы носились по проселкам возле Туллингешён, как психи. А потом вернули машину на парковку за школой.

На следующий день Лунд спросил нас, о чем, по нашему мнению, думают те, кто присваивает чужую собственность.

Я сказал, что они вообще не думают, что их сбила с пути истинного зацикленность общества на потреблении.

В ту четверть я был по шведскому первым в классе. Так сказал Лунд.

«Ты мой лучший ученик», — объявил он. Я ответил, что считаю его хорошим учителем, потому что он объясняет всегда по делу.

Он как будто понял, что я имею в виду. А я сам не понял. На экзамене мы подарили ему цветы, а я сказал речь.

На следующий день после выпускного мы опять угнали его машину. Лунд жил во Флемингсберге. В бардачке лежали два новеньких ключа.

«Спорим, это от его квартиренки», — сказал Смурф.

И мы вскрыли Лундову квартиру.

Лунд жил внизу, и все оказалось как думал Смурф. Ключи подошли к входной двери. Наверное, Лунд сделал их для кого-то из своих знакомых.

Оказавшись в трехкомнатной квартире, мы стали искать деньги. В гостиной стоял белый кожаный диван, глупо большой для такой комнаты. В пару к дивану — два громадных кожаных кресла, тоже белые. Мебель походила на спящих зверей. Между диваном и креслами стоял стеклянный столик, а над диваном висела огромная картина с изображением горы. Гора высилась на фоне красного неба, вдали угадывались береза и лодка.

Смурф принялся обшаривать спальню. Я сел в кресло и стал смотреть на картину. Потом открыл балконную дверь. Этому нас научил Курт. Затеял обворовать кого-нибудь — позаботься о путях отступления.

«Иди сюда, погляди!» — позвал Смурф из спальни.

Я пошел к нему.

Смурф выволок откуда-то огромную картонную коробку с надписью «Электролюкс». Коробка оказалась набита газетами, и все они были одного рода. Напечатанные на толстой глянцевой бумаге, с фотками мужчин в тесных кожаных штанах; мужчины были усатые и все в шапочках-пидорках с надписью «Харли-Дэвидсон».

Потом мы со Смурфом услышали, как за дверью кто-то смеется, и быстренько выбрались через балконную дверь. Но такую историю ведь не расскажешь, имея в распоряжении всего две минуты и один стул.

Я снова пошел на кухню. Мама с Леной сидели за столом напротив друг друга.

Я достал молоко, смешал себе стакан какао. Потом подсушил четыре тоста, намазал маслом. И уселся за стол.

— Как в новой школе? — спросила Лена и откинулась на спинку стула.

— Вроде неплохо, — сказал я. — Нам на завтра дали задание. По импровизации.

— Это что?

Я объяснил, и Лена предложила изобразить, как я в пять лет учился плавать по-собачьи.

— Ну не знаю, — сказал я. — Ничего в голову не лезет.

— Ты всегда был такой стеснительный, — заметила мама.

— Может, в классе есть симпатичная девочка? — поддразнила Лена.

Я уставился в стол — не хотел, чтобы она что-нибудь заметила, но Лена заметила.

— Глядите-ка, и правда есть! — воскликнула она. — Вот поэтому и трудно. Ты стесняешься симпатичной девочки!

Лена рассмеялась и откусила от моего бутерброда.

— Помнишь ту девочку, из начальной школы? — спросила мама.

— Лену Турелль?

— Ты из-за нее стеснялся.

— Мне ты говорил, что женишься на ней. Тебе было всего восемь. — Лена опять нацелилась на мой бутерброд и я отдал его ей. — Вы со Смурфом целовали Лену Турелль, ага? Хотя ей это не нравилось.

— Ее отец потом звонил, жаловался, — добавила мама.

— Ну скажи, о чем будет твоя импровизация, — пристала Лена.

— Я изображу, как выгнал Навозника.

Веселье у мамы с Леной как ветром сдуло. Зря я это сказал. Они переглянулись, и мама покачала головой.

— Ему не всегда было легко в жизни, а в детстве и вовсе пришлось несладко.

— Да что за… Вы-то почему должны из-за этого страдать?

— Мне кажется, ты не до конца понимаешь. — Мама закурила.

Чего я не понимаю? Чего не улавливаю? Он живет здесь, хороводится с моей матерью, а трахает мою сестру. Чего я не понимаю?

— Не говори так, — попросила Лена.

— Как «так»?

Лена уткнулась головой в руки, плечи у нее задрожали.

Она опять расплакалась.

— Чего я не понимаю?

— Не знаю, — сказала мама. — Оставь нас в покое.

Она посмотрела на Лену, вздохнула. Я поставил стакан в раковину.