Зимняя бухта

— Ну, она так думала. Она порвала со мной и стала всем говорить, что я ничего собой не представляю.

— А мне кажется, представляешь. Хотя слов о любви от тебя вряд ли дождешься.

Я указал на распечатку с анализом почерка.

— Там же написано, что я романтичный.

Элисабет улыбнулась:

— Ты был влюблен в эту Вуокко?

— Нет. Но она была красивая и классная.

— А я классная?

— Да.

— Ты меня не знаешь. — Она вздохнула и вновь попыталась пошевелить ушами. Безуспешно.

— Отлично, — похвалил я. — Чуть-чуть пошевелились.

— Чуть-чуть? — Похоже, Элисабет заметила, что я вру.

— Очень чуть-чуть. Еле заметно.

Доев, мы решили сразу выбросить панцири, чтобы не воняли. Я пошел вместе с Элисабет.

Возле мусорного бака послышался негромкий скрежет.

Мы остановились. Что-то с лязгом упало, Элисабет ухватила меня за руку.

— Барсук, — прошептала она. — Опять опрокинул бак. Дурень. И здоровый, как немецкая овчарка. Вот подожди, сам увидишь.

Мы подкрались к баку, но барсук уже удрал. Бак лежал на боку, дорожка до самого гаража была завалена мусором.

— А правда, что если барсук укусит, то уже зубы не разожмет? — спросила Элисабет.

— Не знаю. Я не спец по барсукам.

— Это ты-то, такой опытный. Что, никогда не имел дела с барсуками?

— Нет. — Я поцеловал Элисабет, а она так и стояла с мусорным мешком в руке.

Наконец она бросила его в кучу рассыпавшегося мусора, обняла меня, сунула руки мне в задние карманы. Сквозь толстую ткань я почувствовал ее ногти.

— Искупаемся? — спросила она.

— Ага.

И мы направились к бассейну. Проходя мимо яблонь, Элисабет потянулась и сорвала яблоко. Вытерла его о кофточку и подала мне.

— Прошу.

Я откусил. Рот едва не свело. Я отдал яблоко Элисабет, она принялась грызть.

— Люблю кислые яблоки.

У бортика она расстегнула джинсы и вылезла из них.

В бассейне горела подсветка, и я видел, как у Элисабет на ляжках пупырится гусиная кожа. Я стянул с себя джинсы; она через голову сняла кофту и блузку, сбросила трусы и нырнула в воду.

— Давай! — крикнула она. Я разделся и тоже нырнул.

У короткой стены я повернулся и подплыл к ногам Элисабет. Она стояла посреди бассейна, вода доходила ей до груди. Я посмотрел на ее ноги, потянулся к ним, коснулся пальцами, вынырнул, втянул воздуха в грудь. Она обняла меня, поцеловала. Потом легла на спину и уплыла от меня. Я поплыл за ней.

На улице у соседнего дома остановилась машина, вылезли какие-то подростки. Открылось окно, полилась музыка.

— Это Титти и Виктория, — сказала Элисабет. — Может, тебе больше хочется с принцессой? Если ты выйдешь к ним голый, тебя ждет успех. Хотя в «саа-бе» на улице сидит телохранитель и тебе придется пройти мимо него… Тебе бы больше хотелось с принцессой, чем со мной? — Элисабет обняла меня.

— Нет, — ответил я. — Моя принцесса — ты.

— Все-таки правда написана в характеристике. Ты романтичный!

Она погладила меня.

— Сколько же у тебя синяков. Больно?

— Нет. — Я прижал Элисабет к себе, и она положила ладонь мне на член.

29

О, братья и сестры, скажите мне, что есть любовь?

Когда Навозника выпустили из катринехолмской тюрьмы, мама приготовила его любимые телячьи рулетики. Накануне она заворачивала сало с огурчиками в тонкое мясо, потом сварила подливу и купила крепкого пива, а я помогал ей резать салат. И вот он пришел. Хотя не в первой половине дня, как обещал. Из тюрьмы он отправился прямиком к Раймо, а домой приехал в стельку пьяный и улегся спать на диване.

Когда он проснулся, мама уже успела огорчиться, и Навозник завелся: «Возвращаешься домой, а тебя встречают надутыми рожами и слезами. Неужто ничего получше не нашлось?» Мама разогрела рулеты, и Навозник пожаловался, что соус подгорел.

О, сестры и братья мои, скажите мне, что такое любовь?

Элисабет шла к веранде, волоча джинсы по траве. В другой руке она несла остальную одежду. Войдя за ней в дом, я услышал, как она босиком взбежала на второй этаж. Одежда была кучей свалена у основания лестницы.