Зимняя корона

– Мне достаточно будет знать, что ты сумела использовать полученный шанс, – сказала Алиенора, и в ее глазах промелькнула тоска. – Живи в полную силу и не оглядывайся назад. Не многим из нас дается такая милость.

* * *

– Это невозможно! – выкрикнул Вильгельм в яростном неверии. – Он не мог запретить мой брак с Изабеллой де Варенн! При чем тут родство?!

– Он мог, и он это сделал, – процедил Генрих.

– Но почему? – продолжал бушевать Вилл. – И почему ты не помешал ему? – Он грохнул кулаком по столу так, что подпрыгнули кубки и расплескалось вино. – Ты говорил, что все будет просто, как только Бекет станет архиепископом Кентерберийским, почему же теперь такие сложности?

Генрих побагровел:

– Откуда мне было знать, что, едва взяв в руки архиепископский посох, он повредится в уме? – И он раздраженно взмахнул рукой. – А тебе какая беда? Женись на ком-нибудь другом. Я найду тебе невесту.

– Где? – выпалил Вилл. – Из воздуха она возьмется, что ли? С Изабеллой никто не сравнится – с ее-то связями и землями. Ты обещал ее мне. И что, позволишь выскочке вроде Бекета указывать тебе? Обратись к папе римскому! Получи у него разрешение!

– У меня есть дела поважнее, чем ссоры с архиепископом, – возразил Генрих. – Будет лучше, если ты женишься на другой. Я вынес решение; прими его, и покончим с этим.

– Я никогда не приму его! – крикнул Вильгельм. – Бекет – сын ничтожного лавочника, и при этом он вертит нами как хочет, а все потому, что ты так возвысил его. Запомни мои слова: он уничтожит тебя, если ты не остановишь его. Он водит тебя за нос, брат. И не жди, что я соглашусь, чтобы ты в свою очередь водил за нос меня!

– С меня достаточно! – взорвался Генрих. – Убирайся!

– Может, и достаточно, но это не конец. – Вильгельм двинулся к двери. – Мы еще посмотрим! – Он рванул на себя дверь и заорал, подзывая оруженосца.

* * *

Сидя во главе длинного обеденного стола, Алиенора смотрела на собравшуюся знать и священнослужителей. Архиепископ Бекет благословил хлеб, и слуги уже расставляли горячее: тушеную оленину, жареных каплунов и ароматную пшеничную кашу. Одно место за столом пустовало – то, где обычно сидел младший брат Генриха, но его никто не видел с тех пор, как несколько часов назад он, мрачнее тучи, вскочил на лошадь и куда-то умчался.

По безмолвному приказу Генриха виночерпий унес приборы, приготовленные для королевского брата. Сидящие на скамье устроились посвободнее, и об исчезновении Вилла ничто больше не напоминало. Гарри в знак особой чести был усажен между родителями, под золотистым балдахином. До уровня взрослых его приподняли с помощью нескольких шелковых подушек. Мальчик весь сиял от гордости и самодовольства – ведь его братья и сестры, как всегда, сидели со своими няньками за другим столом. Их присутствие было нужно, чтобы подчеркнуть мощь королевского рода, но держать детей все же лучше отдельно. Так они приобретали необходимый опыт и учились манерам, не мешая взрослой компании. Ричард то и дело бросал злобные взгляды на Гарри, его зависть была очевидна, а старший брат в ответ лишь заносчиво улыбался и красовался в своем новом парадном одеянии.

У короля настроение было хуже некуда, и он почти не разговаривал с архиепископом. Генрих то барабанил пальцами по столу, то беспокойно ерзал, а еду жевал с видимым усилием, не получая от изысканных блюд ни малейшего удовольствия.

Алиенора знала, что между ним и Бекетом зреет очередная ссора. Генрих намеревался поднять налоги, а Бекет от имени шерифов противился этому. Также архиепископ требовал, чтобы бароны, со времен гражданской войны удерживающие захваченные ими церковные земли, вернули добычу законному владельцу. По всему королевству шли яростные споры, стороны предъявляли друг другу аргументы и контраргументы. Бекет настаивал на соблюдении законности, а Генрих считал, что за действиями Бекета нет ничего, кроме борьбы за власть и влияние.

Был еще и вопрос суда над священниками, нарушившими закон. Генрих надеялся быстро уладить его с Бекетом, исполняющим роль и канцлера, и архиепископа, но этот замысел провалился.

По мнению Генриха и большинства его подданных, каждое преступление в государстве должен разбирать светский суд. Бекет же полагал, что справедлива существующая система, при которой клирики подсудны только собственным судам Церкви. Генрих хотел, чтобы вернули закон времен его деда, когда всех, независимо от рода занятий, судили по древним обычаям королевства. Церкви сделали слишком много уступок, когда в дни нужды требовалась ее помощь, но пора уже вернуть все в прежнее русло.

Генрих и Бекет как псы кружили друг вокруг друга – шерсть вздыблена, клыки оскалены, хотя хвосты все еще виляют; однако Алиенора предчувствовала, что решающая схватка вот-вот начнется.

Трапезу завершили засахаренные фрукты, вино с пряностями и сладости. Затем Генрих удалился в свои покои пить гипокрас[2] в компании особо доверенных придворных. Архиепископ в эту группу включен не был, что являлось самым красноречивым свидетельством разногласий между ним и королем.