Зимняя луна (Ад в наследство)

– Знаю, что тебя нет в птице – ничего физического. Так же, как и в енотах. Вскрытие это установило. Хотя, ты, возможно, помещаешь что-то в животных, чтобы управлять ими, что-нибудь электронное. Я не знаю, может быть, и биологическое. Хотя, вероятно, вас там много в лесу: улей, гнездо, и, может быть, один из вас действительно входит в животное, чтобы управлять. Я, честно говоря, ожидал, что Поттер найдет что-нибудь странное – личинку, живущую в мозгах енота, какую-нибудь сороконогую тварь, которая впилась им в позвоночник. Зерно, неземной паук, что-нибудь. Но ты так не работаешь, да?

Он глотнул немного «Короны».

– А… Хороший вкус.

Он протянул пиво вороне.

Птица уставилась на него поверх бутылки.

– Трезвенник, да? Это я запомню. Очень любопытные твари мы, люди. Быстро учимся и хорошо используем то, что выучили, умеем отвечать на вызов. Тебя это ничуть не волнует?

Ворона подняла хвост и оправилась.

– Это был комментарий, – удивился Эдуардо, – или просто часть имитации птичьего поведения?

Острый клюв разинулся и закрылся, открылся и закрылся, но никакого звука птица не издала.

– Как-то ты управляешь этими зверями с расстояния?.. Телепатия, что-то в этом роде? С неплохого расстояния, в случае с этой птичкой. Шестнадцать миль до Иглз Руст. Ну, может быть, четырнадцать миль полета вороны.

Если пришелец и понял, что Эдуардо произнес скверный каламбур[2], то никак не дал об этом знать через птицу.

– Ты умен, если это телепатия или что-то такое. Но ведь точно, черт возьми, это требует кое-каких усилий, нет? Однако, ты улучшаешь свои знания об ограниченности местного рабского населения.

Ворона снова занялась выклевыванием блох.

– Ты уже делал попытки управлять мной? Потому что, если делал, не думаю, что осознавал это. Это не ощущается, как кто-то лезет мне в голову, я не видел никаких чужих образов перед глазами, ничего такого, о чем пишут в этих рассказах.

Ворона занималась туалетом.

Эдуардо вытряс остатки «Короны» в рот. Вытер губы рукавом.

Подцепив блоху, птица спокойно поглядела на него, как будто говоря, что готова просидеть здесь всю ночь, слушая его болтовню, если он захочет.

– Мне кажется, что ты двигаешься слишком медленно в своих экспериментах. Этот мир кажется достаточно нормальным для тех, кто родился здесь, но, может быть, для тебя это одно из самых странных мест, которые ты видел. Наверное, ты чувствуешь себя здесь не очень уверенно.

Ему не следовало начинать разговора в надежде, что ворона станет ему отвечать. Это же не какой-то диснеевский фильм. Но ее продолжающееся молчание начало расстраивать и раздражать его, возможно, потому, что весь день он провел накачиваясь пивом и теперь был полон пьяной злости.

– Ну же! Кончай тут вынюхивать. Давай.

Ворона просто смотрела.

– Иди сюда сам, отплати мне визитом, ты – настоящий, не птица или белка, или енот. Приходи сам. Никаких костюмов. Сделай это. Давай разберемся.

Птица взмахнула крылом, раскрыв его наполовину.

– Ты хуже, чем ворон у По. Ты даже ни единого слова не скажешь, просто сидишь. Что ты за тварь?!

Глядит и глядит.

«Неподвижный, неподвижный восседает
Ворон черный, несменяемый дозорный».

Хотя По и не был никогда его любимцем, а лишь писателем, которого читал, пока не нашел того, что его действительно восхитило, он начал громко читать пернатому часовому, придавая словам страсть, которая обуревала рассказчика, созданного гением поэта:

Светом лампы озаренный,
Смотрит, словно демон сонный.
Тень ложится удлиненно,
На полу лежит …

Внезапно он осознал, слишком поздно, что птица и стих, и собственные предательские мозги привели его к встрече с той ужасной мыслью, которая давила на него с тех пор, как он вычистил землю и другие остатки посещения десятого июня. В центре поэмы По «Ворон» была погибшая девушка, юная Линора. А рассказчик пребывал в жуткой уверенности, что Линора вернулась из…

Эдуардо захлопнул воображаемую дверь перед остальной частью мысли. В приступе гнева он швырнул пустую пивную бутылку. Она попала в ворону. Птица и бутылка свалились в ночь.

Он вскочил со стула и бросился к окну.

Птица потрепыхалась на лужайке, затем взмыла, бешено размахивая крыльями, в темное небо.

Эдуардо закрыл окно с такой силой, что едва не разбил стекло, и обхватив руками голову, как будто желая вырвать из нее страшную мысль, чтобы она больше его не давила.

Этой ночью он был очень пьян. Сон, который наконец к нему пришел, был самым большим приближением к смерти из всех, которые он знал.

Если птица и приходила к нему на окно спальни во время его сна или прогуливалась по краю крыши над ним, он ничего этого не слышал.

* * *

Эдуардо спал до десяти минут пополудни первого июля. Остаток дня борьба с похмельем и попытки излечиться от него заняли его целиком и удержали мозг от воспоминания строк давно умершего поэта.