Зимняя песнь

Ноты моей последней композиции так и стояли на пюпитре. Вверху первой страницы моей же старательной рукой было выведено: Für meine Lieben, ein Lied im stil die Bagatelle, auch Der Erlkönig. «Король гоблинов. Багатель. Посвящается моим родным и любимым». Ниже торопливо накарябано: Зефферлю, чтобы помнил. Кете, с любовью и прощением.

Я аккуратно сложила листки в стопку и перевязала шнурком из набора швейных принадлежностей. Брошенные на клавиатуре, нотные страницы смотрелись голо и неприкаянно. Кете на моем месте непременно украсила бы их ленточкой, кружевом или букетиком засушенных луговых цветов. У меня же не было ничего, кроме нескольких ольховых сережек, слетевших на землю в Роще гоблинов. С другой стороны, может, это и есть самое подходящее украшение?

Вооружившись ножницами, я отрезала у себя локон и прикрепила его вместе с сережками к нотам. Мое последнее сочинение – во всех смыслах. Мой прощальный дар любимым людям. Если я лишена возможности напоследок обнять или поцеловать их, то пускай возьмут это: самое глубокое и искреннее выражение моей сущности. Пускай сохранят его на память.

Я положила ноты на кровать. Потом взяла флейту и шкатулку и шагнула к двери, оставляя позади инструмент, комнату и родной дом. Впереди меня ждала Роща гоблинов и неизвестность.

* * *

Констанца стояла внизу, у лестницы.

– Элизабет, ты готова?

Впервые за все время бабушка назвала меня по имени. По спине пробежали мурашки, но не от страха, а от предвкушения.

– Лизель, – сказала я, – зови меня Лизель.

Она покачала головой.

– Мне больше нравится Элизабет. Имя для взрослой женщины, а не девчонки.

Слова Короля гоблинов эхом отозвались в моей голове, но я решила, что они придадут мне сил. Несмотря на все наши разногласия, Констанца в меня верила. Бабушка протянула мне фонарь и накидку. Затем, к моему удивлению, вручила кусок Gugelhopf – кекса с изюмом, которого не пекла еще со времен моего детства.

– Подношение Эрлькёнигу. – Она завернула выпечку в холщовую материю. – От меня. Полагаю, он не забыл вкус моего Gugelhopf.

Я улыбнулась.

– Я тоже не забуду.

Мы в последний раз посмотрели друг на друга. Ни слез, ни долгих прощаний. Наша бабушка сроду не отличалась сентиментальностью.

– Viel Glück, Элизабет. – Констанца потрепала меня по плечу, и только. Не сказала – «до встречи».

Вслед за ней я вышла из гостиницы через черный ход. Бабушка не объяснила, в какую сторону мне идти, но я и так знала.

– Servus[24], Констанца, – вполголоса сказала я. – Ступай с богом. И спасибо тебе.

Она кивнула. Ни словом не ободрила меня перед дорогой, не благословила. Впрочем, за благословение вполне можно было счесть обернутый холстиной кусок кекса. С ним в руках я и ушла.

* * *

Ночь была ясная, в воздухе сквозило дыхание зимы, смерти, льда и беспробудного сна. Я несла фонарь в поднятой руке, чтобы освещать себе путь.

Вдалеке темнела Роща гоблинов – единственная часть леса, окутанная туманом. Туман клубился передо мной, принимая причудливые полупрозрачные формы – то гоблинский горб, то контур лица нимфы, – но ни во что – ни в кого – не материализовался. Я поняла, что спутников у меня сегодня не будет.

Ну и ладно, подумала я, входя в Рощу гоблинов, представлявшую собой круг из двенадцати ольх. Круг был почти идеальный, как будто много лет назад деревья высадил заботливый садовник. В этом месте всегда ощущался дух некой святости, и поддерживать его помогали истории, которые мы рассказывали друг дружке. О фрау Перхте и Дикой Охоте[25], о Белых дамах. Об Эрлькёниге.

Я поставила фонарь на землю и принялась очищать рощу от бурелома. Валежника было много, но за осень древесина сильно отсырела. Сообразив, что без сушняка костер не разжечь, я как умела сложила над кучкой трута небольшую пирамидку из веток. Несмотря на все старания, огонь загораться не хотел. Спички одна за одной гасли в моих дрожащих руках – как и мои надежды.

Если так пойдет, я не смогу сыграть для него. Как подарить ему музыку, если пальцы у меня закоченели, а губы посинели от холода? Я обещала принести жертву Королю гоблинов, а он мне всячески препятствует. Возвращайся домой, различила я шепот призрачных ветров, брось эту затею.

Флейта в моих пальцах словно ожила. Она была вырезана из дерева, кажется, из ольхи – священного дерева для Короля гоблинов. Этот инструмент меня тревожил: я как будто держала за руку живого человека, ощущала прикосновение его кожи. Флейта была старинная, простой конструкции, без клапанов и металлических колец, как у новых инструментов, на которых играли музыканты в церкви. Тем не менее, расположение отверстий в ней подразумевало хроматическую аппликатуру, и этим она отличалась от дудочек и старых поперечных свирелей, что хранились в гостинице и принадлежали моему деду. Папа обучил меня основам игры на флейте, я знала правильные ноты, но зазвучат ли они в моем исполнении, еще предстояло выяснить.