Зимняя песнь

Один из подменышей, молодой мужчина, совсем юнец, взял мою ладонь и зарылся в нее носом. На душе у меня потеплело, появилось желание обрести покой в объятьях этого юноши, прижаться к нему, как я прижалась бы к Кете или Йозефу. Подменыш даже чем-то походил на моего брата: те же высокие скулы и резко очерченный подбородок, тот же овал лица. Неожиданно он цапнул меня за палец.

– Ай! – воскликнула я. Юнец ухитрился прокусить кожу; из раны выступила кровь.

– А я предупреждала! – злорадно хохотнула Колютик.

Вслед за ней захихикали и подменыши. Этот смех, звучавший как смех единого организма, рассыпался на мириады осколков, каждый из которых эхом отразился от стен грота, и все это вместе слилось в издевательскую какофонию. Юнец слизнул с ладоней мою кровь.

Длинные, похожие на паучьи лапки, пальцы обвились вокруг моих щиколоток, точно ползучие побеги. Веточка. Ее черты исказило болезненное выражение – смесь голода и сожаления. Нет, подумала я, только не Веточка, только не она.

Гоблинка и подменыш вплотную приблизились ко мне, влекомые запахом моей крови, будто мотыльки, слетевшиеся на пламя свечи. Накал моих эмоций, моя жизненная сила – вот что подпитывало их, давало им силы. Я принялась брыкаться, пытаясь стряхнуть цепкие пальцы, но они липли ко мне сильнее репьев.

– Перестаньте, – взмолилась я, – пожалуйста, перестаньте.

Однако разум покинул их, черные матовые глаза остекленели в голодном угаре. Я попыталась отлепить пальцы Колютика от моей юбки и вывернуться из хватки Веточки, но обе вцепились в меня насмерть. Притянутые невидимыми волнами страха, которые я испускала, из мрака бесшумно возникли другие гоблины. Вот оно, думала я, вот как я погибну. Умру в безвестности, не дождавшись исполнения моей музыки. Умру, разорванная на части сотней безжалостных рук.

Прилив ярости вернул мне силы. Над страхом и паникой проступила ясность. Прозрение. Нет, это не моя смерть. Если мне суждено умереть, то не так позорно. Я сама выберу, как умирать. Разве я не Королева гоблинов? Обитатели Подземного мира подчиняются моей воле.

Довольно.

Мое слово – закон. Гоблины оцепенели, покоряясь моему желанию, произносить которое вслух не было необходимости. Отныне будет так. Я расшвыряла гоблинов: они просто валились там же, где стояли. Пылая злостью, я нарочно наступала им на пальцы и слышала хруст тонких косточек под ногами. Уродливые физиономии искажались от боли, и эта боль доставляла мне наслаждение. Пусть боятся меня, пусть не смеют посягать на мою особу.

Мой гнев был направлен не только на гоблинов, а вообще на всех и вся. На Короля гоблинов. На маэстро Антониуса. На отцовскую снисходительность. На скучающее выражение Йозефа всякий раз, когда я уходила заниматься на клавире. На изумленные лица деревенских жителей, когда они вдруг вспоминали, что у меня тоже есть талант. Я хотела выйти из тени, которую Йозеф отбрасывал на мою музыку. Я хотела подчинить весь мир – и здесь, под землей, и наверху, – своей воле. Хоть раз. Хоть один раз.

Зажги мой огонь, mein Herr. Зажги мой огонь и смотри, как я сгораю.

Милосердие

– Дорогая, ты не слушаешь, – сказал Король гоблинов из-за инструмента.

Я оторвала взгляд от бокала с вином, ножку которого беспокойно крутила в руках последние несколько минут. На коленях у меня лежала раскрытая книга, но за час я не прочла ни одной строчки.

– А? – Я быстро перевернула страницу. – Нет, нет, слушаю.

Король гоблинов недоверчиво выгнул бровь.

– Я наделал ошибок в трех пьесах, а ты меня даже не поправила.

Я закашлялась, чтобы оправдать краску стыда, залившую мое лицо.

После того первого, ужасного вечера наше совместное времяпрепровождение приобрело спокойный, даже умиротворяющий характер. Иногда мы читали друг другу: я предпочитала стихи, Король гоблинов, что неудивительно, – философские трактаты. Он читал на латыни, греческом, итальянском, французском и немецком языках, а кроме того, знал дюжину других языков. Он был невероятно, блестяще образован и в верхнем мире мог бы стать ученым.

В другие дни Король гоблинов играл на клавире небольшие пьесы, я же читала у камина. Такие вечера мне нравились более всего: тишину между нами заполняли не слова, но музыка. Сегодня мой супруг взялся за сонатины Скарлатти, а я – за томик итальянской поэзии. На итальянском я не читала, все мои познания ограничивались музыкальными терминами, поясняющими, насколько быстро, медленно или плавно рекомендуется исполнять то или иное произведение. Книгу я использовала для маскировки – она позволяла наблюдать за Королем гоблинов из-под полуопущенных ресниц.