Зимняя сказка

Прохаживаясь по вибрирующим улицам, Прегер де Пинто нередко испытывал странные ощущения, вызванные явным переизбытком вольной силы, связывавшей воедино городское пространство.

Инаугурация представлялась ему теперь не только воплощением заветных желаний, но в известном смысле и безвозвратной утратой им былой самости. Больше всего церемония эта походила на казнь, которая была страшной, но не смертельной, хотя он и лишался при этом возможности жить нормальной жизнью. В иные, более благоприятные периоды истории мэр мало чем отличался от всех прочих людей. Теперь же возлагавшаяся на него ответственность была такой, что юность оставляла его навеки, подобно голубю, не желающему жить среди расставленных повсюду силков.

Возле него стоял Горностаевый Мэр в подбитых горностаевым мехом одеждах, в горностаевой шапочке и в горностаевой накидке, казавшийся Прегеру де Пинто чем-то вроде лесного сурка.

Прегер повернулся лицом к своему предшественнику и неожиданно увидел у него за спиной целый ряд восседавших на возвышении важных боссов. За первым рядом следовал второй, за вторым – третий и так далее – вплоть до кремовых стен мэрии. Подавляющее большинство политических боссов имели рост шесть футов два дюйма, вес – двести двадцать пять фунтов, красные носы, широкие затылки, румяные пухлые щеки и похожие на пух седые волосы. Все прочие отцы города были тщедушными карликами с тоненькими черными усиками и визгливыми голосами, которые прятали свои поросячьи глазки за темными очками. У дородных красноносых боссов не было шей, коротышки же хромали либо на одну, либо на другую ногу. Подобное единообразие наверняка было составной частью какого-то неведомого людям божественного плана.

Он стал первым человеком, избранным на пост мэра без помощи всех этих боссов, которые теперь собрались здесь единственно для того, чтобы выслушать его речь. Он и поныне оставался для них полнейшей загадкой. До наступления нового тысячелетия оставался всего месяц, и потому Прегер решил избрать темой своего инаугурационного выступления метафизическое равновесие города, которое, на его взгляд, являлось едва ли не самой характерной его чертой.

– Я вижу, что многие из вас озадачены, – сказал он. – В чем же тут дело? Неужели вы не понимаете того, что город наглядно демонстрирует нам механизмы своего равновесия? Мне известна ваша позиция. Вы привыкли оперировать контрастными социальными понятиями, и при этом многие явления общественной жизни вызывают у вас неодолимое отвращение. Но неужели вы действительно полагаете, что бездомный бродяга, скитающийся по зимним улицам, стоит меньше, чем патриций в горностаевой накидке? Когда я был совсем еще ребенком, мама советовала мне брать уроки джиу-джитсу у жившего по соседству парикмахера, говоря, что в этом случае я смогу без особых усилий справиться с любым здоровяком. Ее слова меня нисколько не трогали. К этому времени я уже понял, что проигравший, нашедший в себе силы вновь подняться на ноги, с каждым падением будет становиться все сильнее и сильнее. Порою возникает такое ощущение, что в этой жизни нас поддерживает чья-то незримая рука. Мы привыкли говорить о справедливом воздаянии, не задумываясь о том, что святые практически никогда не обладали земными богатствами и властью, никогда не дорожили ими и никогда к ним не стремились.

Боссов прошиб холодный пот. Новый мэр говорил с ними так, словно являлся духовным лицом. Больше всего на свете они страшились теократии, и потому пот их был не просто холодным, но буквально ледяным. Страшно заволновались и прелаты, сидевшие на задних рядах. Судя по фамилии, де Пинто мог быть только католиком.