Зимняя сказка (СИ)

— И так же одиноко, как было раньше, — глухим голосом произнес Элжерон. — Почему… я раньше не ощущал этого? Не понимал этого…

— У тебя же есть я! — возмутилась Франческа, ткнув его в ногу острой конечностью.

— Ты паук, — напомнил ей граф. — Я одинок… среди людей. А ведь она приняла меня таким, каков я есть… — задумчиво добавил он.

— Вот уж проблему нашел! — его питомец встрепенулся и мигом взобрался на стены, а следом подобрался к шкафам с книгами, раскрыв их створки. — Просто почитай что-нибудь вот тут или… вот тут, — тонкая паучья нога начала один за другим вытаскивать тома с полок, с глухими хлопками сбрасывая их на пол. — Тут столько всего!

— Франческа, прекрати.

— Море бумаги, хоть она и пахнет невкусно, но ее много-премного! Неужели здесь ты не найдешь какого-нибудь заклинания, которое превратит меня в человека?

— Франческа! — не выдержав, прикрикнул на нее граф, отчего она, уловив ноты злости в его голосе, прекратила разведение разгордияжа. — Во-первых, это просто литература! Романы, повести — сочинения обычных писателей, которые я покупал в последнее время, и которые уже не помещаются в библиотеку! Во-вторых, не существует такого заклинания, которое могло бы обратить паука в человека!

— Но я же видела тогда, в зале…

— Нет! — крикнул Элжерон, не желая возвращаться мыслями к тому дню. — Не смей обсуждать со мной то, что произошло в зале! И ты не сможешь сделать того, что… могла она. Просто запомни это, и оставайся той, кем ты есть.

Граф судорожно вздохнул и лег на ковер возле камина, свернувшись калачиком. Он уставился на длинный бордовый ворс с геометрическим узором. У самого его края, подходящего к камину, были крошечные прожженные точки, видимо, появившиеся от искр, и Элжерон подумал о том, что стоило бы отодвинуть, в конце концов, этот ковер, чтобы однажды не устроить пожар.

Франческа с тихим шорохом спустилась к нему и ткнула в спину.

— Да ладно. Уехала — и уехала. Что ты раскис так. Не обеднеешь.

— Вот именно сейчас я чувствую себя совершенно обнищавшим…

— Только из-за того, что девушка, которую ты знал несколько дней, поехала домой?

— Может… я влюбился? — Элжерон пожал плечами, будто пытаясь оттолкнуть от себя эту догадку.

— О, сильное дело, любовь. Пришла-ушла — не велика потеря. Займешься своими ежедневными делами — и забудешь о ней.

— Нет, Франческа. Ты этого не поймешь. Любовь — это величайшее сокровище. Тот, кто ее найдет, никогда не будет беден. А я полностью опустошен.

— Поспи, — простодушно предложила паучиха.

— Фру-Фру, сон не восполнит эту потерю.

Элжерон вновь тяжело вздохнул. Давно он не чувствовал такого. Будто все его тело, и даже разум, онемели, и теперь гудели, подобно затекшей конечности, и не было сил избавиться от этого ощущения. Он почувствовал, как к нему со спины прижимается теплое тело его питомца. Паучиха перекинула через него длинные черные ноги и сжала его в жестком капкане, вжимая в себя, не давая улизнуть и замкнуться где-то в дальнем темном углу замка в собственном горе, оплакивая столько потерь, каждую из которых он упустил собственноручно.

— Знаешь, Фру-Фру, — тихо сказал Элжерон. — Я бы хотел тебя кое-о-чем попросить. — Паучиха что-то неразборчиво ему пробурчала, и он продолжил. — Не ешь, пожалуйста, больше голубей. Вдруг… Вдруг однажды…

— Хорошо, — проскрипела Франческа, поглаживая его одной ногой в том странном варианте утешительного жеста, на который она была способна.

Глава 20

За окном с большой скоростью мелькали цветущие деревья. Одно за другим, пропуская в промежутках яркие лучи солнца, слепящие глаза, но такие приятные. Мерный стук колес паровоза, везущего своих пассажиров по направлению к Лондону, почти убаюкивал.

В дверь купе постучали, и заглянул высокий проводник с пушистыми усами, одетый в синюю форму.

— Сэр, прибытие через пятнадцать минут, — произнес он.

— Благодарю, — вежливо кивнул Элжерон в ответ.

Дверь с щелчком закрылась, оставляя графа в уединении еще совсем ненадолго. Он осторожно вытащил из внутреннего кармана пиджака сложенный вчетверо лист и развернул его, намереваясь в очередной раз перечитать написанное. Письмо прибыло пару недель назад, и было отправлено в церковь отца Андреса с просьбой передать его графу. К удивлению последнего и чести священника, он не вышвырнул его в камин, уничтожая послание назло нечестивцу, а отправил в замок курьера, и письмо достигло получателя целым и невидимым, с не сломанной круглой печатью из сургуча.

Ровные синие слова, написанные изящным женским почерком с милыми завитушками у удлиненных букв, Элжерон помнил уже наизусть.

"Дорогой граф".