Зимняя война

Сложности оказаться на устойчивой опоре для выстрела в часового не было. Всё же авиаразведка с фотографией объекта – это огромный плюс. Забор на фотографии был виден и даже по косвенным признакам, а именно, по длине тени, приблизительно определили его высоту. А потому двое бойцов несли с собой раздвижную лестницу двухметровой высоты. Поставили недалеко от дерева, что ближе всех подкрадывалось к забору с нужной стороны и установили более-менее ровно, и остались поддерживать двое красноармейцев. Монгуш Сувак медленно, стараясь не потерять равновесия, согнувшись, поднялся на первую ступеньку, выглянул, вытянувшись во весь рост, пусть и не знаменитый «Дядя Стёпа». Нет, видно только самый верх будочки, где стоит часовой. Ещё одна площадка, снова быстрый осмотр. Нет. И сейчас только фуражка поляка видна. Мишка Чувак ступил на последнюю площадку. Ну, вот – другое дело. Теперь часовой виден по грудь. Монгуш принял лук, поданный Васькой, и наложил стрелу. Мысль мелькнула, нужно будет, как снайпера на цевье винтовки, счёт убитым врагам СССР вести. Конечно, на луке зарубки делать нельзя, а вот на колчан прикрепить табличку небольшую деревянную и на ней чёрточки вырезать, это вполне нормальная идея. Хотя, быстро закончится. Уже сейчас, с учётом Испании, счёт за три десятка перевалил, а вот сегодня ещё двое.

Монгуш натянул тетиву, прицелился, потом чуть сместил влево, ветерок небольшой поднялся. Вжик. Дук. И этого точно в глаз. Ну, дальше не его работа. Он только на стрёме постоит, если из казармы через окна начнут поляки выпрыгивать.

– Пошли, парни! – Увидев, спускающегося со стремянки тувинца, скомандовал Семёнов.

Тоже сто раз отрабатывали преодоление примерно двухметрового деревянного забора. Чуть сложнее, чем каменного, нет площадки наверху, чтобы руку подать товарищу, который помог тебе забраться на забор, но в этот раз таких хитростей и не требовалось. Всего десяток диверсантов заскочили на ту сторону, а потом, страхуя от не вовремя проснувшегося чудака, просто открыли калитку в воротах.

Первым делом часть диверсантов просочилась к туалету, мало ли, вдруг, у кого проблема ночью образовалась. Но нет, воняло преизрядно, а людей не было. Потом несколько человек ткнулись на кухню, но она оказалась запертой на огромный висячий замок. Вот ведь гадские поляки, сами у себя видимо подворовывают, и по крупному, раз повару пришлось такой крупный замок повесить на дверь. Всё это время на территорию части продолжали просачиваться красноармейцы. Снаружи осталось только четверо снайперов по одному у каждого угла забора.

В штабе, тоже запертом, как и в туалете, было пусто. Ну, теперь только два помещения – дом для офицеров и казарма. Судя по размерам казармы, там даже в два яруса если кровати, то больше пятидесяти человек не могло находиться. Капитан поставил под окнами людей, а сам с отделением, Васькой и Фёдоровым подошёл к двери домика. Опасался, что и здесь закрыто, но здравый смысл у поляков присутствовал. Вдруг тревога, а тут дверь заперта. Вошли, две комнаты, не двери, занавески разгораживают. В одной три кровати, в другой одна. Иван Яковлевич сказал, что если получится, командира заставы можно и живым доставить, для вдумчивого разговора, вдруг он чего интересного знает. Ну, а про офицериков команды не было. Семёнов мотнул головой и трое диверсантов зашли за навеску, секундная возня, и они уже выходят. На командира заставы набросились впятером. Двое ноги держат. Двое руки. Васька ему первым делом мокрое полотенце в рот запихал. Потом спеленали запасёнными верёвками и в мешок специальный, для переноски, сунули. У мешка четыре лямки. И его сам комдив Брехт разработал для переноски на приличное расстояние пленных или своих раненых. Две жерди вырубаются, к ним пленника или раненого приматывают, и в мешок. Удобно нести.

Оставалась казарма. Стали просачиваться по одному и распределяться между двухъярусных нар. Плохо, что два яруса, с верхним проблема. Как его бесшумно ликвидировать? Нужно же чтобы, как и в прошлом году в Японии, на полу и кроватях следов крови не было. Придут поляки, обеспокоенные молчанием заставы, а там никого и только записка на столе у командира, естественно, на чистом польском языке написанная, что не могут они отсиживаться в тылу, когда коричневая чума заползает на Ржечь Посполитую. Все до единого ушли на фронт. Не поминайте лихом.

– Начали, – Свистящим шёпотом скомандовал капитан Семёнов, убедившись, что бойцы заняли свои позиции и посверкивают в лунных лучах иглами кинжалов.

Глава 8

Событие двадцать второе

Временно советую назначать своих начальников и расстреливать заговорщиков и колеблющихся, никого не спрашивая и не допуская идиотской волокиты.

Владимир Ильич Ленин