Зимняя война

Когда нарком ушел, Сталин смял пачку «Герцоговины», выбросив ее в мусор, мгновенная вспышка гнева прошла, все-таки власть учит сдерживать и не показывать свои истинные чувства. Но злость оставалась. Очень редко Берия так ошибался. Чаще всего ему давалось угадать желания вождя и без подсказок. Как он не понял, что Сталин придает этому делу первостатейное значение? Заработался? Зазнался? Забронзовел? Может быть, пора на пенсию памятником работать? Почему так настойчиво товарищ Виноградов старается обратить внимание Сталина на себя? Что он хочет? И ведь получается у него и внимание обратить, и как-то даже влиять на решения партии и правительства. Сталин недобро так усмехнулся, он вспомнил первое письмо Писателя, где был анализ событий на еще не начавшейся Финской войне. Дельный анализ, причем, когда события пошли по описанному сценарию, он протолкнул несколько идей комбрига: Чуйков оперативно заменил Духанова, а прорывом линии Маннергейма занялся лично Тимошенко. И ведь сработало. Помогло! Он чувствовал, что реально помогло! А еще в том письме, в конце, большими буквами было написано: «НЕ ОТДАВАЙТЕ ВИЛЕНСКУЮ ОБЛАСТЬ». Переговоры о передаче Виленской области Литве уже фактически закончились. Договор был составлен. Вильно и прилегающая область стали советскими после Польского освободительного похода, когда СССР вернуло себе многие регионы, изначально принадлежавшие Российской империи. Договор передачи был готов, но что-то в нем не нравилось Сталину – уж слишком многое хотели литовские буржуи в обмен на размещение советских военных баз в Литве. Сами не воевали, признали, что Вильно не столица Литвы (это было результатом откровенного нажима со стороны Германии и Польши, что нам удалось хорошо обыграть). А сейчас хотели своими руками прибрать немаленькую область с полумиллионным населением. Конечно, в перспективе СССР должно поглотить прибалтийские лимитрофы, но пока что… Подписание договора Сталин каким-то странным инстинктивным чувством откладывал. Уже были подписаны договора с Латвией и Эстонией, но с Литвой все еще упиралось в Виленский вопрос. В итоге Литва согласилась на три военные базы и на то, что статус Вильно и Виленского края станет определен через пять лет в ходе переговоров с правительством СССР, при этом было обещано рассмотреть судьбу не только Вильно и окрестностей, но всего края, отрезанного от Польши. Как на эту разводку клюнули правители буржуазной Литвы, разве что от жадности. Подписанный 28 декабря 1939 года[78] договор с Литвой условия передачи Вильно не содержал.

Теперь же комбриг Виноградов обратил на себя внимание не только успешными действиями в Финляндии, ну, удачливый и толковый командир для РККА – хорошее приобретение. Но теперь сумел как-то войти в доверительные отношения к Мехлису, человеку, преданному только делу партии и лично Сталину, и совершенно недоверчивому, с которым не то что подружиться, сойтись накоротке было крайне сложно. И был товарищ Мехлис с легким характером, легкой национальной иронией, острой колючей шуткой, но на других действовал совершенно отталкивающе, был всегда резок в оценках и требовал максимальной отдачи, был максималистом и в оценках, и в наградах, и в наказаниях. Но по долгу своей службы чаще требовал самого жестокого наказания. Что-то вроде Марата Великой революции во Франции.

И вот Мехлис доносит до Сталина точку зрения никому неизвестного комбрига! Это уму не постижимо. А еще менее постижимо, что Лаврентий ничего определенного про товарища Виноградова сказать не может.

Наконец-то удалось набить трубку. Сталин закурил. Мысли стали постепенно приходить в строгий порядок.

Москва. Лубянка. 17 января 1940 года