Зимняя война

Утро началось для меня в шесть часов после полуночи. Парадная форма, выглаженная и сияющая, сапоги, верхняя одежда, всё было при мне. Как и портсигар. Хороший массивный портсигар, в котором лежали исписанные листки папиросной бумаги. Ничего более тонкого тут нет. А у меня возникла уверенность, что именно эти листки пригодятся. Нет-нет, там не было чертежей Бомбы, кое-что поважнее. Часть – это точное указание мест-залежей полезных ископаемых. Информация настолько ценная, к тому же и проверяемая. Уже это одно должно пойти мне в плюс. Иметь возможность во время войны оперировать лишними тоннами золота и каким-то количеством алмазов, чем не хорошее подспорье в войне? Кое-какие технические решения, которые тоже сберегут и время, и народное достояние. Скажите, что все решает? Кадры. Там были еще и оценки кадрового корпуса СССР, взятые из разных источников, в том числе вражеских. Разве этого мало? А информация про лекарства? И про Манхэттенский проект в том числе. Копия плана «Барбаросса» и плана «Ост». И я не могу сказать, какой из этих планов был важнее. Для начала достаточно. У меня было правило – каждый день по листку-второму. Что-то вроде дневника. Для отвода глаз писал короткие записи дневникового плана в блокноте. Авось пригодятся кому-то воспоминания победителя битвы на Раатской дороге. Хотя об этой победе очень скоро забудут. Она действительно микроскопична по сравнению с успехом командарма Тимошенко, взломавшего мощнейшую линию укреплений. Неприступной ее делал рельеф местности и то, как она в этот рельеф была вписана. Доты-миллионники, что обошлись государству в миллион финских марок каждый не принесли столько проблем, как неприметные укрепленные точки посреди болот. И не подобраться было к ним, а сколько людей положили зря, штурмуя в лоб!

И все это: недооценка врага, недооценка значения разведки и саперного обеспечения боевых действий, отсутствие нормальных штурмовых подразделений, заранее подготовленных снайперов, самоуверенность и глупое упорство, с которым можно поднимать бойцов в атаку «за Родину, за Сталина», но подумать, как взять укрепленный пункт с минимальными потерями никому в голову прийти не могло.

Был такой феномен гражданской войны – пленный рядовой состав включался в части победителей, офицеров или комиссаров расстреливали, а рядовые – вперед, за Революцию или за Белое движение… Некоторые могли поменять свою окраску не раз и не два. Белый солдатик – красный боец – зеленый бандит – черный анархист… и так по кругу. Вот и какой смысл был этих бойцов беречь? Завтра они на тебя могут пойти в белых цепях или на тачанках очередного батьки-вызволителя[80]. Победа – пополнимся у белых. Поражение – так меньше достанется врагу. Умение беречь бойцов воспитывается! Порой жёстко. Порой жестоко. Но без этого умения любая победа становится Пирровой. Цена за нее будет страшная и жуткая.

Записи делал химическим карандашом. Чернильная ручка для этих целей не годилась. Впрочем, химический карандаш был в это время очень распространенным средством выдачи информации. До награждения и торжественного приема оставалось еще куча времени. Как его потратить? Писать ничего не собирался. Еще напишусь. А вот пройтись по утренней столице не помешает.

Как это у Булгакова, любовь выскочила из-за угла? Она спешила, опаздывала на работу. Обычная вроде женщина в зимнем пальто и шляпке. В руках она несла несколько канцелярских папок с бумагами, которые прижимала к груди. Что меня зацепило? Ее походка, грациозная, как у балерины, не смотря на груз. И глаза… глаза потом, когда она посмотрела на меня с укоризной:

– Товарищ военный, вы мне загораживаете проход, а я опаздываю!

– Извините. – я и не думал сдвигаться с места. – Алексей Виноградов. Только что потерпел ужасное поражение…

– Так… кадрить будете? – женщина недовольно поджала губы.

– Буду. – продолжаю наглеть я. – сражен в самое сердце… Стоп, а почему у меня болит с правой стороны? Не напомните, где у военного сердце?

– В пятках! Ладно, раз не отстанете, так хоть помогите папки донести.

– С удовольствием, прекрасная незнакомка. – сказал я, пригружаясь не таким уж и тяжелым грузом.

– Уже нет.

– Что нет? – удивился я.

– Маргарита Лурье, – теперь я уже не незнакомка…

– Маргарита Абрамовна или Александровна? – кинул я пробный шар, кажется, у белорусского экономиста Лурье была дочка Маргарита.

– А вот и не угадали! – на этот раз незнакомка искренне улыбнулась. Не за те веточки родового дерева потянули. Я Маргарита Наумовна. Мой отец из белорусских Лурья. Лурье он стал уже в Одессе. Он известен как Артур-Винсент Лурье. Футурист, потом участвовал в ЛЕФе. Композитор. Когда стал начальником музыкального отдела Наркомпроса слишком высоко вознесся, нас с мамой бросил, потом перебрался за границу. Где сейчас обитает и что делает я не в курсе. Мама историк-египтолог. А я вот пошла в журналистику. Спасибо за помощь, но мы уже пришли.

– Тогда я вынужден обратится к шантажу. Я отдам вам папки в обмен на свидание!