Зимняя воцна

— Ты думал, — выцедила она на чистом русском языке, не убирая улыбку с губ, — что ты вольный казак?.. Ошибся, парень. Мы за тобой следим с обеих сторон. Ты в клещах. Сейчас все зависит от тебя. От того, умен ты или глуп. У тебя пакет с собой?

— Ты знаешь о его содержимом? — Лех опалил ее глазами. — Ты знаешь?!..

— Какой же ты нервный, парень, — пташка слизнула с губы блестку помады. — Нравится моя помадка?.. Что так пялишься на мои губки?.. Это отличная помада, я купила еще в Армагеддоне, и здесь, у Андрэ, тоже запаслась. Новый выпуск. «Голубка» называется. Помадка госпожи Ленской. Не знаком с такой дамочкой случайно?..

Ее глаза, ее губы хохотали. Машина бесшумно скользила — уже по бульвару Монпарнас. Она везла его точно на встречу, в дом на углу бульвара Распай. Он и во сне мог бы пересказать карту Парижа.

— Опусти револьвер. — Он нашел рукой ее колено под рулем, сжал. — Не надо играть со смертью, малышка. Я с ней уже наигрался на Войне. И тебе не советую. Играй лучше в куклы. Или в помады. Можешь и в мужчин поиграть, только тебе еще рано.

Она резко тормознула, машина взрыла пыль колесами, как конь — копытами — землю.

— Пакет! — яростно крикнула она.

Он увидел, как расширяются ее зрачки, как ее личико из милого, кукольного становится мордой разъяренной, бешеной менады, маской Медузы Горгоны. Он ни мгновенья не сомневался, что вот сейчас она спустит курок.

— На!

Он вытащил из кармана и кинул ей вчетверо сложенную вчерашнюю парижскую газету, и, пока она ловила ее впопыхах, не успев понять, что это подлог, обманка, он перехватил ее запястье. Она извернулась и саданула его вскинутым коленом под дых. Перед его глазами пошли красные круги, кольца и стрелы, и, теряя сознанье, он нашарил дверную ручку за спиной, надавил кулаком с силой. Вывалился на коротко подстриженный, как он сам, газон. Услышал звук выстрела. Она стреляла в него. Пули пробили стекло. Он покатился по газону, по молодой травке к подъезду, дверь которого уже настежь распахнулась, и из черной пасти двери прямо к нему бежали, летели люди — а криков он не слышал, их рты разевались, как в немом кино. Полно, да жизнь ли это. Это сон. Это немое кино. Почему не слышно музыки?! Почему тапер не играет?! Какой заштатный кинотеатришко… как здесь дурно пахнет — табаком, печеньем, грязными тряпками, и везде пепел, пепел… он сыплется отовсюду, из всех папирос, из всех сигарет…

…пепел сыпался, сыпался с сигареты прямо на пол. Ну да, здесь никто никогда не убирал мусор. Появлялись мрачные уборщицы с лошадиными лицами, мели метлами, вазюкали швабрами, взмахивали мокрыми тряпками, но это в той, в досюльной жизни. Маленький, зачуханный кинотеатришко. На сцене стоит старое раздрызганное пианино марки «Красный Октябрь», а Лех стоит в предбаннике и курит, стряхивая пепел то на пол, вслепую, то в крышку из-под консервной банки; а кто это рядом с ним? А рядом с ним, переминаясь с ноги на ногу, жмется маленький бритоголовый музыкантик в черных светонепроницаемых очках. Слепой. Ах, слепому все звуки на свете внятны. Он даже может видеть будущее, если чуть поднапряжется.

Лех докурил сигарету, взял музыкантика за локоть: «Пошел!» Так и вывел его, крепко держа за руку, на эстраду. Пианино чернело справа от бумажного нищего экрана. Тапер нащупал вертящийся стул, осторожно, расправляя измятые штаны, вытирая потные руки о колени, уселся. По дощатой сцене дробно покатился цокот острых каблучков девушки-конферанса. «Уважаемые дамы и господа!.. Сегодня перед показом нашумевшего на весь мир фильма… вы увидите выступленье замечательного актера Армагеддонской пантомимы!.. Он — ветеран Зимней Войны, он недавно вернулся с нее… где же ваши аплодисменты?!.. и вот уже благополучно трудится на мирном поприще!.. Музыкальное сопровожденье — Степан Холодный!.. Выступленье займет десять минут, просьба не шуметь, не грызть шоколадки, не шуршать фольгой, не щелкать семечки!..» Лех, да ты облачен в черное трико, затянут весь, и щеки твои набелены, в зубах — роза, в руке — автомат Калашникова. Поддельный?! Бутафория?! У нас все, на Зимней Войне, настоящее. Не подкопаешься. Его пантомима называется «Любовь на Войне». Он сам ее придумал. Сам срежиссировал. Музыка льется из-под пальцев слепого. Свет в зале гаснет. Выхвачена белым, призрачным огнем только старая, бедная, рассохшаяся сцена. Музыка, диктуй мне все. Каждый мой шаг. Каждый бросок — навстречу смерти, прочь от нее. Я слушаю только тебя, моя музыка. Одна ты и есть на свете. Больше нет ничего.