Зимняя жертва

Они двигаются на ощупь. Пытаются найти тот один-единственный ракурс, который выявит наконец связь. Но как они ни стараются, снова возвращаются к тому, с чего начали. Человек на дереве и люди вокруг него: Мюрвалли, Мария, Ракель, Ребекка. Ритуал, язычество. Валькирия Карлссон, Рикард Скуглёф и некоторая неопределенность в отношении Йимми Кальмвика и Иоакима Свенссона. Какую глупость могли они еще сделать за те несколько часов, на которые обеспечили друг другу алиби?

— Все это мы знаем, — сказал Свен Шёман. — Вопрос в том, можем ли мы извлечь из этого нечто большее? Есть ли нам куда двигаться? Видим ли мы какие-нибудь следы?

Тишина в зале — долгая, мучительная.

Потом заговорила Малин:

— Может, нам стоит все-таки рассказать братьям, что Бенгт Андерссон не насиловал их сестру? И когда они это узнают, всплывет что-нибудь новое?

— Сомнительно. Малин, ты сама-то в это веришь? — спросил Свен.

Малин пожала плечами.

— Мы отпустили их, — напомнил Карим. — И не можем задержать снова только ради этого. А если мы приедем к ним поговорить, не имея ничего другого, новые обвинения в преследовании семьи Мюрвалль гарантированы. Скандал нам сейчас совершенно не нужен.

— И ничего нового? Никаких звонков? — с надеждой спросил Юхан.

— Ничего, — ответил Свен. — Все тихо.

— Мы можем снова попросить о помощи, — предложил Юхан. — Кто-нибудь должен что-нибудь знать.

— СМИ сожрут нас с потрохами, — отозвался Карим. — Теперь мы должны выпутываться сами, без посторонней помощи. Нас ославят в прессе — вот все, что из этого получится.

— Управление криминальной полиции? — предложил Свен. — Может, пришло время обратиться к ним? Мы должны признать, что топчемся на месте.

— Не сейчас, не сейчас. — Несмотря на все, голос Карима звучал уверенно.

Они покинули зал заседаний с чувством, будто что-то должно случиться, а им остается только следить за развитием событий, выжидать. Тот или те, кто повесил Бенгта Андерссона на дереве, каким-то образом обнаружат себя снова.

Но что, если он или они навсегда останутся в тени? Что, если это один-единственный случай?

Тогда они увязли.

И все голоса в расследовании уже смолкли.

Но Малин помнит, что чувствовала там, у дерева: не все пока стихло, что-то еще движется там, в лесах и на измученной морозом равнине.

Тем временем стрелка на часах незаметно подошла к двенадцати.

— Обед? — тут же предлагает Малин.

— Нет, — быстро отвечает Зак. — У меня репетиция с хором.

— Сейчас? В обеденное время?

— Да, через несколько недель у нас концерт в кафедральном соборе, и мы решили устроить несколько дополнительных встреч.

— Концерт? Ты об этом ничего не говорил. Дополнительных встреч? Звучит как в хоккее.

— Не дай бог! — восклицает Зак.

— А мне можно прийти?

— На репетицию?

— Да.

— Конечно. — Зак явно озадачен. — Разумеется, можно.

В конференц-зале городского музея душно, но хористам, похоже, комфортно в этом просторном помещении. Сегодня их двадцать два. Малин подсчитала: тринадцать женщин и девять мужчин. Большинству за пятьдесят. Все они тщательно причесаны и одеты в нарядные национальные костюмы местного типа: цветные рубашки и блузы, жакеты и юбки.

Они выстроились на сцене в три ряда. Позади них, подвешенное к сводам потолка, красуется огромное полотнище с вышитыми птицами, будто готовыми вот-вот взлететь и устремиться в зал. Малин сидит в заднем ряду, рядом с дубовой панелью, и слушает, как хористы распеваются, болтая и пересмеиваясь. Зак оживленно беседует с женщиной его возраста, высокой блондинкой в синем платье.

«Очаровательна, — замечает про себя Малин. — Как и ее платье».

Но вот женский голос объявляет:

— Итак, начинаем. «People get ready…» [50]

Словно по команде, ряды хористов выравниваются. Они прокашливаются в последний раз, и на лицах появляется сосредоточенное выражение.

— Раз, два, три…

И вот зал наполняется пением, гармонией звуков. Малин удивляется их спокойствию и силе и тому, как это красиво получается, когда двадцать два голоса сливаются в один.

«You don’t need no ticket, you just get on board…» [51]

Малин откидывается на спинку стула, прикрывает глаза, позволяя музыке захватить себя. А когда она снова смотрит на сцену, начинается новая песня.

Она видит, что Заку и другим хористам по-настоящему хорошо там, на сцене, где они просто соединяются в песне в одно целое.

Внезапно Малин пронизывает острое чувство собственного одиночества. Она не принадлежит этому целому, но знает, что это единение важно, а причина ее собственной отчужденности находится за пределами этого зала.

Где-то там есть дверь.

И она заперта.

63

Преступления.

Малин, когда это все началось? Когда закончится? Или это движение по кругу? Становится ли зла больше с течением времени или его количество постоянно? Распределяется ли оно заново с рождением каждого человека или его накапливается все больше?