Зимняя жертва

И разве не весело наблюдать, как все обо мне теперь хлопочут? Как, увидев мое лицо, спешат засвидетельствовать, что знали меня раньше? А ведь тогда, в прошлом, они отворачивались, завидев меня в поселке. Обходили стороной, чтобы случайно не встретиться со мной взглядом, чтобы не коснуться моего тела, моей грязной, как они считали, одежды, пропитанной запахом пота и мочи.

Омерзительной, отталкивающей.

А дети, которые не давали мне покоя? Донимали и мучили, без устали издевались? Тысячи и тысячи цветов зла пышно расцвели при попустительстве их мам и пап.

Над тем, что я умер, можно разве что посмеяться. Еще при жизни я был сама скорбь.

Трубы шоколадной фабрики «Клоетта».

Их не видно с кольцевой транспортной развязки возле древнего монастыря Вреты, но можно заметить дым. Белый, как снег, поднимается он к небу, только притворяющемуся голубым. Там скользят продолговатые утренние облака, и воздух синеет, а ртутный столбик опускается все ниже — вот цена, которую приходится платить за этот свет.

— Нам здесь надо повернуть?

На щите надпись «Юнгсбру» — и стрелки в обе стороны.

— Не знаю.

— Мы повернем, — говорит Зак и крутит руль. — Нужно будет включить навигатор GPS, когда приедем в поселок.

Малин и Зак проезжают по территории монастыря Вреты — мимо дремлющих шлюзов, пустых бассейнов, закрытых на зиму кафе. Домов, где за окнами движутся люди. Деревьев, выросших на свободе. Продуктового магазина сети «Иса». Никакой музыки в машине — Зак не настаивает, а Малин наслаждается относительной тишиной.

После автобусной остановки слева появляется поселок, а справа дома уходят в низину, и за ними расстилается озеро Роксен. Автомобиль катится по спуску, по лесистой местности, и вскоре справа открывается поле, а в нескольких сотнях метров от него еще больше домов карабкаются на крутой склон.

— Сливки общества, — говорит Зак. — Медики.

— Завидуешь?

— Да не то чтобы…

«Кюнгсбру», а на другом указателе — «Шернорп», «Юнгсбру».

Они сворачивают к конюшне, выкрашенной в традиционный кирпично-красный цвет и стоящей посреди мощеного двора, на котором, однако, не видно ни одной лошади. Несколько девочек-подростков в стеганых куртках и дутых сапогах носят тюки с сеном из одной боковой пристройки в другую. Автомобиль приближается к фешенебельным домам. Поднимается на холм — и вот уже мелькают трубы «Клоетты».

— А знаешь, — говорит Зак, — я чувствую сейчас запах шоколада. Со стороны фабрики.

— Я перехожу на GPS. Так мы найдем то, что ищем. Итак, первое имя в списке.

Она не хочет их впускать.

Памела Карлссон, тридцати шести лет, блондинка со стрижкой «паж», одинокая, продавщица в бутике «Н&М». Она живет в доме сразу за уродливым белым зданием универсального магазина «Хемчёп». Это деревянное строение, выкрашенное в серый цвет, в нем всего четыре квартиры. Она говорит с ними через страховочную цепочку, мерзнет в трусах и белом топике: очевидно, они разбудили ее, когда позвонили в дверь.

— Вам нужно войти? У меня не убрано.

— В подъезде холодно, — отвечает Малин, а в голове проносится: «Человека убили, подвесили на дерево, а она беспокоится, что у нее не убрано. Однако…»

Тем не менее она позвонила.

— Вчера у меня была вечеринка.

«Еще одна», — бурчит Зак.

— Что?

— Ничего, — отвечает Малин. — Нам совершенно неважно, убрано у вас или нет. Мы не отнимем у вас много времени.

— В таком случае…

Дверь закрывается, слышится лязг, потом открывается снова.

— Входите.

Квартира однокомнатная: диван-кровать, маленький столик, кухонный угол. Мебель из «ИКЕА», тюлевые занавески и скамейка в деревенском стиле, вероятно доставшаяся по наследству. Везде валяются коробки из-под пиццы, пивные банки, стоит ящик с белым вином. На подоконнике пепельница, полная окурков.

Хозяйка заметила, что Малин смотрит на пепельницу.

— Обычно я не разрешаю курить здесь, но вчера не могла выгнать их на улицу.

— Кто они?

— Мои приятели. Вчера мы заходили в Интернет, в самый разгар нашей вечеринки, и вот увидели его фотографию и просьбу звонить. Я позвонила сразу. Или почти сразу.

Она села на кровать. Ее не назовешь толстой, но под топиком обозначились небольшие складки.

Зак уселся в кресло.

— Что вы знаете о нем?

— Не много. То, что он жил здесь, в поселке, и как его называли. Ничего больше. Это он?

— Да, мы почти уверены.

— Черт! Об этом вчера говорили весь вечер.