Зимняя жертва

— Несомненно, — отвечает Бёрье Сверд и раздувает ноздри так, что каштановые усы начинают вибрировать. — Он знает, что мы приедем.

Три каменных дома посреди Эстергётландской равнины, в нескольких километрах от дремлющей в утренних сумерках Маспелёсы. Они, кажется, задыхаются, сдавленные сугробами, достающими почти до крохотных окошек. Соломенная крыша прогнулась под тяжестью снега, в левом из домов свет. Недавно построенный гараж с кустарниками по обе стороны зажат между двумя огромными дубами.

«Одно плохо: Маспелёса никогда не просыпается», — думает Юхан.

В открытом пространстве разбросаны несколько крестьянских дворов, с полсотни вилл да небольшие многоквартирные дома. Они из тех обитателей равнины, кого жизнь, как кажется, обходит стороной.

Машина останавливается. Бёрье и Юхан выходят, стучат в дверь.

Из дома напротив слышится мычание, а потом раздается звук, как будто кто-то бьет по металлу. Бёрье оборачивается.

И вот открывается низенькая косая дверь.

Высовывается голова с торчащими в разные стороны волосами.

— Кто вы, черт вас дери?

Борода тоже всклокочена и, кажется, растет по всему лицу, на котором, однако, выделяются живые синие глаза и острый нос.

— Юхан Якобссон и Бёрье Сверд из полиции Линчёпинга. Можно войти? Вы, я полагаю, Рикард Скуглёф?

Голова кивает.

— Сначала удостоверения.

Они роются в карманах, нехотя снимают перчатки и расстегивают куртки, чтобы достать документы.

— Теперь довольны?

Рикард Скуглёф машет рукой, одновременно открывая дверь.

— С даром рождаются. Он воплощается в человеческом теле, чтобы войти в наше измерение.

Голос Рикарда Скуглёфа ясен и чист.

Юхан трет глаза, озирая помещение, которое выполняет в доме роль кухни. Низкий потолок. Мойка завалена грязными тарелками и коробками из-под пиццы. На стенах изображения Стоунхенджа, языческие символы, руны. На Скуглёфе штаны из черной холстины, очевидно домашнего пошива, и еще более черная накидка, ниспадающая наподобие рясы на его толстый живот.

— Дар? — с сомнением переспрашивает Бёрье.

— Да, сила, чтобы видеть и воздействовать.

— То есть сейд?

В доме холодно. Это старая ферма восемнадцатого века, которую Рикард Скуглёф, по его собственным словам, отремонтировал. «Обошлась недорого, зато продувается насквозь».

— Сейд — это название магической техники. Но силу нужно применять осторожно. Она отнимает ровно столько жизни, сколько дает.

— А зачем вам сайт о сейде?

— Для них. Мы утратили истинные корни своей культуры. Но остались мои товарищи…

Рикард Скуглёф, будто крадучись, переходит в другую комнату. Они следуют за ним.

Потертый диван у стены и гигантский черный монитор, установленный на блестящей поверхности покрытого стеклом стола, два жужжащих системных блока на полу, рядом современный офисный стул, обтянутый черной кожей.

— Товарищи? — переспрашивает Юхан.

— Есть люди, которых интересует и сейд, и наши древние пращуры.

— И вы встречаетесь?

— Несколько раз в году. Между встречами мы общаемся на форумах и по электронной почте.

— И много вас?

Рикард Скуглёф вздыхает, останавливается и смотрит на гостей.

— Если хотите поговорить еще, пойдемте со мной в хлев. Я должен накормить Сехримнира[32] и остальных.

Куры кудахчут, бегая из угла в угол. В хлеву еще холодней, чем в доме, стены плохо оштукатурены, в углу прислонена пара беговых лыж.

— Любите ходить на лыжах? — спрашивает Юхан.

— Нет, не люблю.

— Тем не менее у вас пара новых лыж.

Рикард Скуглёф не отвечает, направляясь к животным.

— Здесь черт знает сколько градусов ниже нуля! — возмущается Бёрье. — Ваше зверье замерзнет насмерть.

— Ничего подобного, — отвечает Рикард Скуглёф, бросая курам корм из ведра.

Вдоль стен расположены два стойла — в одном упитанный черный поросенок, в другом бурая с белыми пятнами корова. Оба едят, поросенок довольно хрумкает зимними яблоками, которые только что получил.

— Если вы думаете, что я назову имена товарищей, которые бывают на наших встречах, то ошибаетесь. Вы сами должны найти их. Хотя это ничего вам не даст.

— Откуда вы знаете? — спрашивает Юхан.

— Такими вещами интересуются только безобидные юнцы да одинокие старики, у кого больше ничего не осталось в жизни.

— А вы сами? У вас в жизни есть еще что-нибудь?

Рикард Скуглёф показывает в сторону животных:

— Хозяйство да эти проказники, быть может, дают мне в жизни больше, чем имеют другие.

— Я не это имел в виду.

— У меня дар, — поясняет Рикард Скуглёф.

— Что за дар? Расскажите подробнее.

Бёрье вопросительно смотрит на стоящего перед ним человека в холщовой одежде. Рикард Скуглёф отставляет в сторону ведро с кормом, взирает на них, и лицо его искажает презрительная гримаса. Он отмахивается, явно не желая отвечать на вопрос.

— Значит, сила сейда дает и отнимает жизнь, — говорит Юхан. — И поэтому вы приносите жертвы?

Взгляд Рикарда Скуглёфа становится еще более усталым.

— А-а-а, — отвечает он, — вы полагаете, что это я повесил на дереве Бенгта Андерссона. В это, кажется, не поверил даже журналист, который побывал здесь до вас.

— Вы не ответили на мой вопрос.

— Приношу ли я жертвы? Да, приношу. Но не так, как вы думаете.

— А как мы думаем?