Зимние каникулы

– Какой, интересно, врач даст тебе такую справку? Скажешь тоже! В больницу я после сессии угодила. И вообще не хочу никого обманывать, не желаю кривых дорожек.

– Ох ты! – притворно восхитилась Вика.

– Вот и я.

– Ладно, давай без кривых, по прямым. Пойду к ректору и без всяких попрошу за тебя. Все-таки мы с ним коллеги, работники высшей школы, должна быть цеховая солидарность. Я для него не совсем со стороны человек, которого и слушать не станут.

– А зачем? – в упор спросила Майя.

– Как это – зачем? Господи, можно с тобой разговаривать?

– Вика, ну честное слово, я лучше санитаркой в больницу пойду, больше пользы от меня будет, чем к этим дифференциалам-интегралам возвращаться!..

– О, разумеется, это настоящее для тебя дело, замечательная специальность! Вот мама с папой обрадуются. С ума сошла?

Майя грустно сказала:

– Да нет, просто так ляпнула. Как крайность, понимаешь?

Вика сидела, думала. Подняла на Майю глаза:

– Из больн.ицы выйдешь, надо на лекции вроде ходить. А ты куда пойдешь? Как от родителей скроешь? И сколько можно скрывать?

– Не вечно, понятно, – согласилась обреченно Майя. – Придумаю что-то конкретное и тогда, с готовым решением...

– Неисправимый ты ребенок. – Вика поднялась. – Пойду. Вечером папа к тебе собирается, имей в виду, я у тебя не была.

– Может, с Юрием посоветоваться? – ухватилась за соломинку Майя. И объяснила приподнятым Викиным бровям; – Мужчины в таких делах лучше соображают. Чего молчишь?

– Я Юрия уже неделю не видела, – Вика явно сильно колебалась, прежде чем сделала это признание.

– Как – не видела?

– Перебрался к родителям. Временно, – успокоила она Майю. – Мы с Сашкой мешаем ему работать над диссертацией. – Вика постаралась небрежно, как о чем-то несущественном, говорить, но Майя видела, что она переживает.

– Чем это вы ему мешаете? Сашка весь день в детском садике.

– Значит, мешаем. Ему сосредоточиться надо, у родителей для него отдельная комната, все ходят на цыпочках. А Сашка, наоборот, на голове. И еще целый час, наверно, как из садика придет, не может тихим голосом говорить, они же там должны друг друга перекрикивать.

– Не нравится мне это, Вика.

– Думаешь, мне нравится?

– Анатолий какой ни дрянной человек, а Сашенька никогда не стал бы ему помехой.

– Не хочу об Анатолии говорить!.. Ладно, нравится нам с тобой или не нравится, надо применяться. Если хочешь что-то сохранить.

– Почему всегда женщинам надо применяться? – возмутилась Майя. – Что-то я не видела мужчин, которые применяются!

Вика усмехлулась:

– Потому, наверно, что какие в наш век женщины ни сильные, ни самостоятельные, ни независимые – так, во всяком случае, считается, да так оно и есть, – но если вдуматься, то сила их и независимость обычно только тогда имеют цену, когда рядом с ними слабый и несамостоятельный мужчина. И вот тебе парадокс: этот слабый и несамостоятельный, наоборот, без самой сильной женщины превосходно обойдется. – И пошутила: – Если он не алкоголик, которого только сильная женщина может вытащить из ямы.

– Хороший смех! – пробурчала Майя. Похоже, Вика все это не сейчас для себя сформулировала.

Они подошли к широким дверям на лестницу. А у Вики сегодня синяки под глазами, заметила Майя. Как после бессонной ночи.

– Да не переживай ты! Образуется. Твой Юрий почти что гений, а с гением жить, по свидетельству историков, не было легко еще ни одной женщине. – Майя попыталась вызвать у сестры улыбку. Не удалось.

Вика ушла, а Майя побрела к палате. Нет, в самом деле, что особенного? Человеку диссертацию писать надо, а тут ребенок бегает, Вика поручения дает: сходи за хлебом, прокрути мясо, пропылесось, мало ли что. Если любит, никуда он не денется. А если не любит? Этого еще им всем не хватало, ужаснулась Майя. И отогнала от себя подальше глупую мысль. Как – не любит? Жену ради Вики бросил – и опять не любит?..

По кафельным, еще в прошлом веке – и на века – уложенным, плиткам пола задребезжала, выехав из столовой, тележка с обедом. Нехитрый сигнал – алюминиевая ложка об ложку (других столовых приборов в больнице не предусмотрено) – сзывал к трапезе тех, кого носят ноги.

Этот алюминиевый стук – третью неделю, три раза в день! – окончательно, кажется, ее доконает!

Майя себе не признавалась, но теплился в ней фитилек надежды, что, может, еще не отчислят, вызовут, возьмут слово, определят сроки для пересдачи... Не тупица же она, сумела бы пересдать, если бы всерьез взялась.

Теперь – все.

И в больнице надоело, и после нее ничего не жди.

В коридоре пахло кухней, лекарствами, уборными, хлоркой.

В столовой ждала невкусная, пресная еда. «До чего ж эти общепитовские повара умеют продукты портить, – ворчала, когда такие пустяки ее еще занимали, обычно Варвара Фоминична. – Сам нарочно захочешь – не получится!» А Серафима Ивановна заступалась: «Сколько им продуктов дают? Больных много, а государство одно, попробуй всех бесплатно накорми, когда еще международная обстановка такая неспокойная». – «Меньше бы домой в сумках носили!»