Зимние каникулы

Наверно, обсуждала с Иркой, как пройти через беду с наименьшими для себя потерями, почему-то подумала Майя. То, что, может, Гале невмоготу одной дома, в мыслях не допустила: решительно не могла она эту Галю терпеть!.. Ее круглые глупые намазанные глаза. И сегодня не забыла намазать. И нацепить золотую цепочку со знаком зодиака поверх шелковистой водолазки. Все на ней фирменное. Это Алевтина Васильевна, из другого поколения, не разберется (потому в сторону Гали и не глядит) – фирма «Ли», «Левис» или какой-нибудь, наоборот, «Салют», или как его там.

Всегда Майю удивляет – как это люди умеют одеваться в такие вещи, которых нигде не продают?..

В прошлый раз на Гале тоже было что-то сногсшибательное, вспомнила Майя, но в прошлый раз оно как бы не имело никакой цены, обесценилось перед лицом катастрофы. Только и видно было – растрепанные волосы, растерянные глаза, бессознательные движения. К сегодняшнему дню оправилась, вещи стали опять видны. Интересно, помнит ли она, что тогда говорила? Не стыдно потом стало?

Не стыдно:

– Отпуск мне на две недели дают за свой счет, так что летом...

Варвара Фоминична заворочалась на кровати, сетка под ней разве что не человеческим голосом вознегодовала: две недели! за свой счет!..

Майя посмотрела на нее, взывая к справедливости: какая разница – две недели, месяц?.. Очередной или за свой счет?

Этот вопрос в палате обсуждался: сколько в лучшем случае (при таком поражении) требуется времени, чтобы выходить больную? Квалифицированную консультацию давала нянечка тетя Вера (Тамара Георгиевна, сморенная снотворным, спала) и оптимизма на этот счет не высказала.

Не кончать же и Гале вместе с матерью жить? А как?..

Варвара Фоминична, поняв Майю ( они тут все научились друг друга без слов понимать), в свой черед пояснила, что не то ее возмущает, что две недели всего, а то, что голова у этой дурехи не в ту сторону работает...

А мать слушала ее (или не слушала, только любовалась), и лицо у нее было светлое и беспечальное. Не поняла она еще до конца своей беды. Что-то, впрочем, поняла – вчера вечером вдруг разрыдалась навзрыд и на парализованную, неподвижную руку показывала. Никак не могли ее успокоить, только таблетками заглушили. И все же полного отчета дать себе не может. Верит, когда ее утешают (всяк, кому не лень): поправитесь, на работу еще пойдете, только болезнь эта долгая, надо набраться терпения... Тамара Георгиевна покладисто выражает готовность набраться.

Дочка исчерпала запас новостей и не знает, что еще говорить.

– Вы бы яблоки помыли, – советует Алевтина Васильевна. – Два-три оставьте, остальные можно в холодильник положить. Фамилию напишите.

Галя с недоумением оборачивается к ней. Вроде спрашивает: разве тут еще кто-нибудь, кроме нас, есть? Даже любопытно. Все, кто оказался в палате с ее матерью, были, похоже, для нее не больше чем мебель – кровати и тумбочки, пусть и говорили что-то, а она волей-неволей их слышала. И не то что на одно лицо – вовсе без лиц. Сейчас пришлось оглядеться. Не нравится ей, что с советами лезут, но вежливо интересуется:

– А где у вас холодильник? – Словно подчеркнула: «у вас». Одно – «у меня», а другое – «у вас», я тут случайно рядом с вами, вынужденно, временно, вы меня с собой не путайте, моя бы воля, знать бы вас не знала.

Точно как Майя, когда сюда угодила. Как давно это было; теперь кажется – странно, что могло так быть. Теперь сама стала для кого-то чужой, ненужной, глаза бы Галины на нее не глядели. Как и на двух других.

Галя на какую-нибудь секунду отвлеклась от матери, а та о чем-то сразу забеспокоилась, заерзала на кровати. Хочет что-то попросить? Или спросить?.. На дверь показывает.

– Доктора позвать? – Галя делает движение идти, мать ухватывает ее за что попало: не надо, значит, никуда ходить.

– Принести что-нибудь? Опять нет.

Тамара Георгиевна нервничает, мычит, Гале передается нервозность.

– Ну что ты, наконец, хочешь?!

– Судно ей, может быть? – Маловато у этой Гали терпения!..

Снова не угадали.

– Вы спросить о чем-то хотите? – подходит поближе Алевтина Васильевна.

Да, оказывается, о чем-то хочет спросить. О чем?

– О муже?

Как сразу не сообразили? Всем сразу полегчало, а Галя – опять же, до чего бестолковая (написано на лице Варвары Фоминичны)! – о чем только не болтала, про отца рассказать забыла, успокаивает мать:

– Телеграмму ему послали, мне дали в министерстве адрес, – старается говорить спокойно, стыдно самой, что вспылила, да еще при всех. – Кружков... Кружков его фамилия, папин зам? – Мать закивала: правильно, Кружков. – Обещал из командировки его отозвать. Завтра утром, думаю, уже приедет.

Тамара Георгиевна успокоенно откинулась на подушку. Яблоки Галя помыла, остальные отнесла в холодильник и опять не знает, что ей тут делать.

– Пойду я, мам... Да не плачь ты!..

– А ты бы чаще приходила, – не оглядываясь, говорит Варвара Фаминична. – Целый день тебя вчера ждала.

– Если я вчера не могла?

– Как это – не могла?

– Так вот и не могла!.. Ладно, мам, не буду, любят люди всюду нос совать!