Зимние каникулы

Теперь заботы по хозяйству целиком легли на Яндрию. Дом онемел. Мийо почти все свободное время проводил на улице. Его появлению в доме предшествовал глухой стук деревянных сандалий, которые бесплатно выдавали в школах; по всему Задару на бездушных мостовых слышался этот стук сандалий голодных детей. Утром Красный Крест раздавал ученикам во дворе старого арсенала по тарелке жидкого ячменного супа, этого проклятого «орзотедеско», который Мийо с тех пор возненавидел на всю жизнь. Яндрия уходил с сумкой за город и на лужайках возле домов, где у редких счастливчиков сохранились козы, или по краям обросшего пыреем плаца, того самого, где в начале войны наблюдал за строевыми занятиями бодрых и нарядных солдат, он рвал траву, которую варил дома. Город стал мертвенным, оцепенелым. Как голодный при последнем издыхании. Однажды, выйдя из дома, Яндрия заметил на улицах необычное оживление. Люди шли группами, выглядели веселее и шагали легче, бодрее. Что-то случилось, в этом не было сомнений. Однако никто ничего не говорил. А сам он спросить не решался. Сходил в дом ветеранов. Застал там двух-трех старикашек. Молчаливые, истощенные до того, что еле двигались, словно осенние мухи, им было не до разговоров; на вопросы они медленно поворачивали головы, глаза покрасневшие, усы шевелились как щупальца.

Под вечер стали поговаривать, правда шепотом, о том, что распалась Австрия. Вот так, без лишних слов, просто: «Распалась Австрия». Кто-то рассказал, как солдат сорвал с головы шапку и швырнул ее под ноги.

Старики разошлись по домам раньше обычного.

Вокруг было тихо.

IX

Назавтра все прояснилось, и как-то сразу. Солдаты вышли из казарм и разбрелись по городу, одни, небольшими группами, без привычного строя. У школьников отменили занятия. Молодые люди собирались, громко спорили. Потом двинулись по городским улицам, за ними валом повалил народ. Кто-то выкрикнул: «Долой Австрию!» Возглас был отчетливый и громкий, но какой-то непривычный и потому сиротливый. И тогда взметнулись новые возгласы, более уверенные.

Толпы людей захлестнули улицы. Лозунги и песни заполонили город. Молодежь разделилась на группы, появились лестницы, снимали и гербы, и прочие символы рухнувшей власти, людям раздавали трехцветные ленточки. Кто-то проверял солдат, полицейских и чиновников, нет ли у них на шапках розеток с императорскими инициалами. Если такую находили, требовали снять. И люди, бывалые солдаты и усатые блюстители порядка, подчинялись. Заметив человека в потрепанном чиновничьем пальто, от группы молодых людей отделился один, нагнал его и положил на плечо руку; прохожий оглянулся — так нос к носу встретились Яндрия и Стево Раич.

Стево замер в нерешительности, воспоминание о стычке вопреки усилию воли вызвало чувство какой-то приниженности перед Яндрией. Превозмогая себя, он крикнул:

— Снимай розетку! Нет больше твой Австрии!

Старик осторожно оглянулся, вобрал голову в плечи. Про себя подумал: «Трудно сказать, чья возьмет». И мягко, подобострастно попросил:

— Сними ее ты, сынок, я не возражаю.

Стево сорвал розетку и шмякнул ею о тротуар.

На следующий день Яндрия узнал, что ветераны собираются в своем доме, чтобы решить судьбу общественного имущества. Направился туда и он. Вначале потолкался возле дома и, лишь увидев, что другие входят безбоязненно, переступил порог. Все уже было решено: сам дом и мебель — государственные, это не подлежит продаже. Предметы помельче — с молотка, но право приобретения имеют только члены клуба, ветераны. Если что-то останется, в чем они не нуждаются, пусть покупают желающие.

Первыми были проданы две этажерки, зеркало, расшатанный шахматный столик. Для Яндрии это было слишком дорого. Картины вместе с рамами молодежь разбила. Яндрия хотел купить альбом, совсем было решился, но раздумал. Затем пришел черед каких-то стульев, шахмат, домино. Он сделал заявку на кресло, в котором сиживал по вечерам столько лет, но кто-то другой предложил цену выше, и ему пришлось отступиться.

Наконец выставили на продажу будильник.

— Кто-нибудь хочет приобрести? — спросил аукционист.

Никто не отозвался.

— Так есть желающие? — вновь послышался вопрос.

Яндрия тихо подал голос:

— А сколько?

— Пять крон.

Яндрия купил будильник. Завел, чтобы проверить, работает ли. Все было в порядке. Он просунул правый указательный палец в кольцо и не спеша направился домой, помахивая будильником в такт шагу.

Смеркалось. Угасал второй день.

Старик в задумчивости ходил по комнате долго-долго. Он был один — Мийо со сверстниками носился по городу, пел, выкрикивал лозунги, срывал вывески и гербы. А Яндрия все ходил и ходил, погруженный в свои мысли. Звон будильника заставил его вздрогнуть. Он остановился и неподвижно смотрел на него, пока будильник не умолк. Молчал и Яндрия, потом голосом, осевшим от долгого молчания, выдавил из нутра:

— Звони, брат, звони!.. Все мои усилия пустили на ветер!.. Было бы лучше, если бы по мне до этого отзвонил большой колокол на Святой Стошии!..

X

…И кто бы мог подумать, что душа Яндрии сохранила способность к новому взлету!