Зимние каникулы

В тот день с нее сняли застиранное и уже узкое ей голубое платьице (которое пришлось износить в Смилевцах!) и натянули новое, из тех, что тайком шили для нее и складывали в чемодан Лизетта с Анитой в ожидании лучших времен и в предвкушении новых горизонтов, когда они окажутся там, по ту сторону моря. Из последних остатков белой муки, прибереженной специально для этой цели, они приготовили сладкую лапшу и испекли маленькие пирожные с миндалем. Эрнесто было раздобыл в городе пол-литра какого-то красноватого ликера — нечто напоминающее малиновую настойку в бутылке из-под пива, — однако, к несчастью, бутылка эта дорогой разбилась, что всех огорчило почти как дурное предзнаменование. Но тогда шьор Карло сам отправился в город и благодаря своим старым связям нашел бутылку оригинального задарского Cherry.

Вечер прошел довольно приятно. В честь шьора Карло сварили и настоящий черный кофе, который оставили на случай болезни или какого-либо непредвиденно радостного события, а Капелюшечка в розовом платьице с веночком связанных цветов вокруг шейки была прелестна как никогда. В тот вечер, возбужденная присутствием множества шумных людей и непривычно поздним часом, она разошлась и обнаружила чрезвычайную разумность и игривость. Ее спрашивали: «Где шьор Карло?», «Где Лина?», а она смотрела на них и вытягивала к ним маленький подбородок. Морич подносил к ее уху часы, в тиканье которых она внимательно вслушивалась, обнажая в улыбке беззубые розовые десна. «Вы только посмотрите на нее, она все понимает!» — умилялся Нарциссо. Однако всем она предпочитала шьора Карло. «Его дети любят, он умеет с ними общаться», — объясняла Анита. Блестящими, все понимающими своими глазками следила девочка за играми, в которых что-либо повторялось через правильные промежутки времени, — должно быть, первое, что ребенок, руководимый врожденным чувством ритма и размера, улавливает в окружающем мире. А родителей эти ранние признаки пробуждения детского сознания приводили в безграничный восторг. Согнутые указательный и средний пальцы шьора Карло ползли по столу: «Бу-бу-бу-бух!», и малютка замирала с улыбкой в напряженном внимании, ожидая этого финального, завершающего «бух!» бесконечное множество раз: «Бу-бу-бу-бу-бу-бух!»

Ичан устроился в сторонке, на низенькой треногой табуретке, со стаканом вина и тремя маленькими пирожными в тарелочке на коленях.

— Эх! Что ж еще несколько дней не подождали, пока будет жаркое для нашей Капелюшечки! — посетовал он дважды, словно бы день рождения это такое дело, которое на небольшой срок можно и отложить.

Компания пришла в хорошее настроение и продолжала беседу еще долго после того, как ребенок заснул. Шьор Карло рассказывал о своей встрече с Помпе Бауком, первой после неточного сообщения о его смерти. Это была очень радостная встреча, потому что Помпе был известный шутник.

— Я убеждал его перебраться сюда: «Чего тебе ждать в Задаре, хочешь подохнуть в развалинах как мышь?» Но никак не удавалось его убедить. «Никуда я не пойду, — говорит, — я здесь родился и здесь хочу умереть. А кроме того, я боюсь, чтобы там, в Морлакии, не обратили меня в другую веру. Наверняка перекрестят в какого-нибудь Помпислава!»

Все смеялись до слез. Шьор Карло, сняв очки, вытирал глаза. А без очков лицо его приобретало еще более добродушное выражение, и с него исчезали последние следы решительности и энергичности.

— А знаете ли вы, кого я еще видел последний раз в Задаре?

— Кого же?

— Доктора Фуратто. Я навестил его, беднягу, он лежит в той больнице, в том бараке, как его еще назовешь, который поставили под самой стеной кладбища.