Зимние каникулы

В Бунаревац они приехали в день церковного праздника под вечер. В воздухе висел перезвон колоколов, перед входом в церковь была сооружена обычная для провинции «триумфальная арка» — два обтесанных столба, врытых в землю, и положенная на них перекладина, нечто наподобие футбольных ворот, украшенных ветками со скудной листвой. Над главной, в сущности, единственной улицей городка с раннего утра, поднятое толпами народа, висело неоседающее облако пыли в золотых отсветах заходящего солнца; на прилавках гроздья еще не распроданного черного мелкого смородинного осеннего винограда, повсюду бумажки, арбузные семечки и корки. Из распахнутых дверей корчмы слышались звуки гайды^[10]. Улицей, во всю ее ширину от края до края, взявшись под руки, длинной шеренгой шли девушки-служанки, улыбаясь напомаженным приказчикам, которые шли следом, подталкивая друг друга локтем и время от времени отпуская дерзкие шуточки. Подвыпившие крестьяне уже разъезжались по своим деревням в горах. Кое-кто возвращался домой с непроданным ягненком. Ягоде казалось, что все это устроено для ее встречи, она шла сквозь базарную толпу словно в экстазе.

В тихие осенние вечера Милош дважды водил ее на прогулку. Ей хотелось пройтись до Анчара; она ощущала в себе силы для такого путешествия. Но оба раза уже после двухсот шагов она выдыхалась, и им приходилось возвращаться домой.

С первыми дождями она слегла и больше не поднималась. До полудня, пока Милош был в школе, сонливая Ика подавала ей воду, прибирала в доме, выносила горшок, подкладывала дров в печку. Их хозяйка, Милка Ркановка, как-то появилась со своим калекой из деревни, но, пробыв несколько дней, снова уехала, будто испугавшись. Перед отъездом она зашла попрощаться с Ягодой и пообещала, что весной, когда Ягода выздоровеет, она заберет ее с собой в деревню, чтобы она там окрепла. После занятий Милош приносил обед от тетушки Елы. Все послеобеденное время он проводил у ее постели: читал вслух, что-нибудь рассказывал про школьные дела или передавал городские сплетни, чтобы ее отвлечь и развеселить. Когда же она задремывала, он садился за стол и брался за перевод. Вечером «на часок» забегала Боса. Раза два-три с ней приходила Мила.

Ягода почти никогда не говорила о болезни прямо. Хотя и о выздоровлении она почти не говорила, зато очень любила строить планы на будущее: что и как будет весной. Иногда из ее слов можно было уловить, что она думает о смерти. Но это были столь отдаленные намеки, что их можно было и не заметить. Только один раз, когда Милош, полагая, что она дремлет, писал, сидя к ней спиной, он неожиданно услышал:

— И что ты, бедный мой, будешь делать после? Вернешься к родителям?

Пораженный, он молчал. Потом спросил, как можно бодрее:

— Что значит после? После чего?

— После моей смерти.

— Ради бога, Ягода, что ты говоришь! Как тебе только в голову такое приходит!

Он встал и подвинул стул к ее постели. Они долго разговаривали. Обо всем и ни о чем. Вскоре Ягода даже смеялась.

Во время каникул в школе устраивался торжественный вечер с декламацией, вручением наград и прочим. Нарядные бунаревацкие торговцы и их супруги заполнили гимнастический зал, где по такому случаю кольца были высоко подняты и завязаны, брусья и кони вынесены на лестницу, стены украшены бумажными флажками. Дамы, хотя и вполголоса, болтали, растроганно глядя на своих прилизанных чад в новых костюмчиках, которые в присутствии родителей не так смущались учителей. Женщины косились на Милоша и перешептывались, прикрывая рот рукой и делая вид, что смотрят в другую сторону. Когда он вернулся домой, Ягода попросила, чтобы он рассказал, как прошел праздник. Он рассказал совсем вкратце — говорить особенно было не о чем. И развернул свежую газету. После недолгого молчания Ягода спросила:

— А Мила была?

Милош замер, пораженный. Не поднимая глаз от газеты, он ответил:

— Была.

«А что?» — вертелось у него на языке. Но он промолчал.

X