Зимние ходоки (СИ)

Богомолы отвечали своими передними лапами, похожими на серпы — и по форме, и по эффекту. Они были более узкими и длинными, чем у земных богомолов, и нередко пробивали человека насквозь. После этого «богомол» чуть раскрывал клешню, а затем подкидывал ещё живого бойца к себе в рот, перехватывая его жвалами.

Монстры жрали нас, не отрываясь, прямо в процессе боя! Видимо, поздний ужин и был их основной целью. А нападение на нас — чем-то вроде ритуальной сервировки стола.

Я заскочил внутрь капсулы, перезаряжая револьвер, и успел мигнуть прожектором в сторону очередной группы «богомолов», которая подбиралась к нам.

Басовито зарявкали «слонобои», в этот раз посылая во врага не картечь, а ядра. На близком расстоянии они имели потрясающую убойность.

А я уже снова выбежал на улицу — и чуть не попал под удар. Еле успел отскочить, когда в снег рядом со мной вонзилось огромное лезвие передней конечности…

От неожиданности и злости я заорал, после чего вмиг навёлся на голову и разрядил в неё весь барабан. На таком расстоянии, ещё и с купленными на Алтаре патронами, револьвер оказался максимально эффективен… Башку «богомолу» почти напрочь снесло — она, печально покачиваясь, повисла на каком-то лоскутке. А я успел рвануть обратно в капсулу, спасаясь и от ядовитой слюны, и от, собственно, падающей туши.

— Тебе начислено пять тысяч баллов.

— Ы-ы-ы! — ответил я, буквально заставляя себя опустошить барабан и вставить в него новые патроны.

От угрозы близкой и мучительной смерти, надо сказать, мне слегонца поплохело… А когда рядом с капсулой на землю упало тело Сочинца, причём тремя кусками — и вовсе стало худо. Даже внутри вонь от богатого внутреннего мира моих товарищей стояла такая, что… В общем, я уже задумывался над тем, как бы пореже дышать. И это ещё процессы разложения не начались…

А когда я, наконец-то подавив приступ тошноты, заставил себя выбраться наружу, то еле смог открыть дверь. Оказалось, снаружи её подпирала прыжковая лапа убитого мной монстра.

Стрельба уже стихала. Богомолы отступали, устроив кровавый ночной пир и решив не оставлять нам чаевые.

— Как там Сочинец? — спросила сверху Кострома.

— Какая из его частей? — хмуро уточнил я.

— Не боись, он скоро возродится в своей капсуле! — бодро напомнила девушка.

— Я боюсь не его смерти, а его запаха! — парировал я.

— К запаху ты тоже скоро привыкнешь! — успокоил меня Пустырник.

— Привыкнешь тут… — пробурчал я, возвращаясь к экранам.

Я вглядывался в изображение, но мир вокруг был бел и пуст. Только тёмные углубления показывали места, где недавно скакали наши враги. Вскоре вернулась Кострома и другие стрелки с крыши капсулы. Свой пост я оставил только тогда, когда заалел заполненный тучами восточный край неба.

К нам летела очередная пурга и метель. Но мы пережили эту ночь. И, если верить счётчику в заказе, даже не потеряли ни одного беженца. Мы сделали треть нашего большого дела. Осталось сделать всего лишь в два раза больше… И всё что я мог сказать на это — только: «Ы!».

Других умных слов у меня не осталось.

Глава 20 Однозначно превозмогательная

Дневник Листова И. А.

Триста шестидесятый день. Познавательное утро.

— Живее! Живее! Встаём в колонну! — эта фразу мы повторяли уже раз двадцать, просто на разных языках.

Неподалёку возмущалась небольшая группа, которая только подошла. Её глава требовал передышки, а Пустырник через переводчика объяснял, что мы тут не собираемся постоянное поселение организовывать. Закончилось всё тем, что глава мэрских гвардейцев махнул рукой, развернулся и ушёл, оставив новичков самих решать свою судьбу.

За утро подтянулось около сорока человек. Обидно было, что наверняка придут ещё беженцы, но их мы уже не сможем спасти.

Пришлось использовать стены форта в качестве указателя. Там, на самых распространённых языках, мы выбили одну и ту же фразу:

— Не останавливайтесь! Идите на запад! Там город, где вас примут!

В самом форте оставили все дрова, которые удалось сохранить за ночь. И это всё, что мы могли сделать. Возможно, потом сможем ещё что-нибудь… Но я в этом сильно сомневался. Да и очередная буря, накатывающая с востока, скорее всего, поставит точку в зимних путешествиях. Очень уж тучки выглядели хмуро… Наверняка и снег с собой принесут, и лютый холод.

А значит, после нашего ухода вряд ли подтянется много беженцев. Ну или я просто пытаюсь успокоить свою совесть. Не хотелось думать о том, что где-то тут будет потеряна ещё тысяча-две человек…

А пока мы пытались — по утреннему морозцу, на котором, казалось, даже пар от дыхания оседал на землю микроскопическими колючими льдинками — заставить всю толпу двигаться в нужном направлении.