Зимние наваждения

Однако, чужак лёгок на помине! Сунулся в дверь, смерил Вильяру и Аю быстрым взглядом: показалось, неодобрительным. Но приветствовал их, улыбаясь. Сообщил, что послезавтра собирается на охоту вместе с Рыньи, в дальние снега. Вильяра облегчённо вздохнула и сказала:

— Иди, Нимрин! Удачи вам обоим! Если вдруг ты найдёшь, что мы с тобою ищем, пришли Рыньи за мной, я сразу явлюсь.

Он прищурил чёрный глаз, будто прицелился:

— Да, я позову, — и веско добавил. — Пора.

И вдруг скользнул к ней, обнял, притиснул к себе. Поскольку Вильяра сидела на лежанке, а рослый чужак стоял, она уткнулась лицом в его тощее, мускулистое брюхо. Чуть вывернув голову, плотнее прижалась щекой к тёплой коже. Нимрин совсем перестал мёрзнуть в доме, привык ходить без куртки, как охотники, и хорошо. А Вильяра, наоборот, всё сильнее зябнет, и знахаркиной дочери не нужно объяснять, к чему это… А он всё гладил, перебирал и теребил её гриву. У кого ещё такие ласковые, чуткие пальцы? Пару раз вздыхал порывисто, словно набирал воздух что-то сказать, но промолчал. Отпустил её и скользнул обратно к выходу. Лишь закатывая за собою дверь, подмигнул Вильяре:

— Мудрая, жди. Я позову.

— Кого, кого он позовёт? — встрепенулась Аю.

— Меня позовёт. К моей судьбе.

— Вильяра, мудрая, а почему ты плачешь?

Вильяра сердито смахнула непрошеные капли со щёк: совсем раскисла. Но раз уж дала слабину при той, кого взялась лечить, объяснись и не пугай её!

— Устала я, Аю. И рана болит — поганая, колдовская.

Ждала новых расспросов, а получила, совершенно внезапно, ещё одни объятия и детскую песенку исцеления. Ладно, от этого-то уж точно вреда не будет. Никому! Вильяра подпела. Так и пели обнявшись, словно две сестрёнки в детских покоях, так и уснули одним клубком.

***

Взглянув на мудрую, Ромига понял, что времени у неё нет. Совсем. Что будет, пока Рыньи соберётся на охоту, пока Аю поправится? Что-то, наверное, будет, но Вильяры в живых уже не будет с большой вероятностью. Пугающе большой. Значит, и Ромиге дожидаться нечего. Собрал кое-какие пожитки в рюкзак, взял лук со стрелами и копьё, встал на лыжи и укатил в ночь. Благо, темнота наву не помеха, а подмога.

Сторожá у ворот спросили, хорошо ли он подумал и не желает ли подождать до утра? Но препятствий ему чинить не стали, выпустили.

Дыхание перехватывало от мороза, волосы мгновенно выбелило инеем, но нав не спешил натягивать капюшон, чтобы не проглядеть, не прослушать что-то интересное или, хуже того, опасное. В безлунном небе перемигивались мириады звёзд, снег истошно орал и скрипел под лыжами, словно оплакивал кого. Даже любопытно, на сколько миль разносится эта какофония? Однако маскироваться ему нечем, только положиться на удачу.

Авантюра ли — идти в снега одному, без магии, без связи, почти не зная местности? Да, чудовищная! Так и надо, чтобы Камень скорее явился. А ещё Ромига не посмел никого звать с собой на эту охоту. Бродячие алтари дурят головы голки. Навам — тоже, но Ромигу хотя бы учили противостоять подобному. Потому он разыщет свой алтарь сам, а после уже пригласит Вильяру. Самое слабое место плана: даст ли ему Камень энергии на безмолвную речь? Ну, в крайнем случае, Ромига ногами вернётся за колдуньей.

Часть сугроба встала навстречу одинокому лыжнику, зажгла огни глаз…Застрекотала приветственно, подбежала и начала тереться об ноги: зверь Юни соскучился по хозяйке, а от Ромиги ею хоть немного, да пахло.

— Пойдёшь со мной? — спросил нав, начёсывая мохнатый загривок.

Зверь ответил звуком, подозрительно похожим на неразборчивое «пойду».

— Ну, тогда вперёд, как мы мудрого Латиру искали. Упряжь твою я не догадался взять, так что будешь сегодня не ездовым, а дозорным. Вперёд!

Трудно сказать, насколько Юни осознал задачу, но команде внял: потрусил впереди, рыская по сторонам, изредка оглядываясь на нава.

Поначалу Ромига держался знакомого маршрута по гребням отрогов. Не разгонялся, шёл неспешно. Смотрел, слушал и думал: как найти то, чего не терял? Или тыкаться наобум, или припомнить всё, что ему известно про повадки древних алтарей, и призвать на помощь логику.