Зимние солдаты

Однажды мы спали прямо на песчаном берегу океана у публичного пирса Ньюпорт-Бич. Дружественный огромный сенбернар, ошалело бегавший по пляжу в то утро, поднял меня из испачканного в песке спального мешка. Изысканная, тонкая, потрясающая красота океана внезапно пронзила меня в то утро и осталась во мне навсегда. В другой раз мы поставили палатку на песке залива Ньюпорт около городка Бильбао. После того как я несколько дней ходил вокруг маленькой пристани, где выдавались напрокат каяки, мне удалось уговорить хозяина, и он дал мне работу на все оставшиеся дни, что мы жили там. Работа заключалась в том, что я должен был на своем каяке мчаться к тем лодкам, хозяева которых просрочили время, и сообщать им об этом; а после того как они возвращались, вытаскивать лодки на берег. О, я был на вершине счастья! Мне не нужно было никакой платы за такую работу, и, по-видимому, хозяин почти ничего и не платил мне. Я впитывал в себя солнце и море и не сказал моему хозяину, что почти не умею плавать.

Временами мы сочетали наши походы к океану с путешествиями в местах, где могли насобирать что-нибудь, способное сократить расходы нашей семьи на питание. Например, мы проводили несколько часов в маленьком приморском городке Коста-Меса, проходя через уже убранные поля бобовых плантаций в поисках оставшихся неубранными бобов. Нам всегда удавалось насобирать их целый большой рюкзак, даже несмотря на то, что мы, дети, никогда не принимали такие походы за едой всерьез, превращая их в беготню и игру. Мне кажется, я шалил сильнее остальных. Но всегда где-то рядом была мама, которая принимала все всерьез, особенно если это было связано с опасностью для меня.

Примерно в это время я начал интересоваться созданием разных вещей, более сложных, чем те, что можно было собрать из готовых деталей детского конструктора. У нас с братом за много лет накопилось большое количество различных деталей и рельсов от игрушечных железных дорог. Единственное, чего нам не хватало, это вагонов, которые слишком часто были жертвами игрушечных железнодорожных крушений, которые мы любили устраивать. Но теперь мне хотелось сделать что-нибудь по-настоящему серьезное, что могло бы служить долго. Мой отец построил во дворе каменный камин для жарения мяса. И я до сих пор хорошо помню, как он сделал это, потому что замысел казался мне гениальным. Он построил деревянный ящик как форму для печи, оставив впереди открытое пространство.

Затем прорезал сзади и вверху ящика отверстие и на него как форму для трубы поставил другой, открытый с обеих сторон, длинный, узкий деревянный ящик. Он выложил эти формы камнями и осколками кирпича, залил цементным раствором и положил сверху на первый ящик стальной лист. Через несколько недель, после того как раствор окончательно высох, папа зажег огонь в камине и сжег деревянную форму. Печь работала превосходно, и через пятьдесят лет я видел ее еще целой.

А я решил рядом с этим камином построить навес, увитый вьюнками-граммофончиками для защиты от жаркого летнего солнца. Смастерил и деревянный стол для пикников на свежем воздухе, разместив его под навесом. Еще сделал красивые подставки для электрических ламп, чтобы можно было использовать это помещение, когда стемнеет. Помню те вечера Южной Калифорнии, когда дневная жара спадала, сменяясь приятной прохладой, и я работал над своим проектом. Я учился мастерству от отца, стараясь делать, как он, что называется, простым осмосом. Не помню, чтобы он специально учил меня чему-нибудь или даже приглашал поработать с ним.

У меня всегда шла борьба с мамой за мою все бóльшую самостоятельность и свободу. Она чувствовала мое неотступное желание освободиться от ее постоянного беспокойства обо мне, как покрытая водорослями, чуть выступающая скала, всегда чувствует осаду наступающего на нее моря. Но я постепенно подтачивал, эродировал эту скалу. Вероятно, со скоростью, наиболее соответствующей моим собственным интересам, хотя я и не задумывался тогда об этом. Единственное, что я знал твердо, – она любила меня. Одним из памятных случаев, когда я уловил происходящую эрозию, был момент, когда дедушка подарил мне свое старое одноствольное ружье 22 калибра марки «Винчестер». Мама ненавидела ружья, но я уговорил ее. Правда, для этого пришлось пройти краткий курс безопасного обращения с оружием на местном стрельбище.