Рев ужасен. Испарения топлива, реактивных струй из двигателей, жидкостей из гидравлических систем, масел и выхлопных газов смешаны в запах, называемый «запах авианосца», которым пропитаны клетки мозга. И его одного достаточно, чтобы вернуть в воспоминаниях все остальное, если ты почувствуешь этот запах снова.
Крюк «Хеллкета» не зацепили за тормозную ленту. И самолет ударяется, переворачиваясь вверх ногами, в баррикаду из вертикальных и горизонтальных спасательных лент. А «Вайлдкет», ударяясь, переваливается через эту баррикаду и падает за борт. Его пилот успевает вылезти на крыло и соскальзывает в воду, в то время как его гордость идет ко дну, оставляя за собой лишь пятно масла…
И вдруг, День Победы в Европе! Одна война кончена. И мы получаем новое назначение на юг тихоокеанского побережья США, в Сан-Диего! Пляжи, катание в прибое! И, наконец, близость к Норме! Но все это было лишь миг. В течение нескольких дней мы получили назначение в маленький городок Термал на юге Калифорнии, самое жаркое и низко расположенное место всей страны. А это был июль. Ужасное место!
Было так жарко, что летать и обслуживать самолеты днем было невозможно. Вся авиационная деятельность велась только ночами. Миллиарды красных, зеленых и белых огоньков кружились над аэродромом на разных высотах, и каждый пытался найти соседа и свое место в строю. Днем мы пили пиво в Палм-Стрим, а по ночам отрабатывали бомбардировку с пикирования, готовясь к боям над Тихим океаном и Японией.
В тот день я пикировал вертикально на маленькую точечку – цель на поверхности моря. И вдруг – трах! Длинная полоса обшивки моего самолета – почти от пропеллера и до моей кабины отскочила, и я почувствовал – ударила всей силой по хвосту. «Мой бог!» Убрав газ, я осторожно вышел из пикирования, открыл козырек кабины и начал вылезать из нее, собираясь прыгать.
Но один из друзей подлетел ко мне и сказал, что видит: хвост самолета не поврежден. Я вернулся в кабину, начал пробовать рули. Машина слушалась, мотор, хоть и лишенный обшивки, работал нормально. Я связался с руководителем полета и сел. Самолет неуклюже запрыгал по рулежной дорожке, а я счастливо улыбался – вернулся.
Пришел день, и я получил увольнение на целую ночь. Конечно же, помчался к Норме, она жила всего в ста милях. Но когда я приехал к ней, мне сказали, что ее нет дома, она на свидании. И в темноте ночи я сел на тротуар напротив ее дома и заплакал. В моей жизни не было никого, кого бы я хотел видеть, кроме нее.
Когда, наконец, она пришла, я узнал, что она как раз в то время начала встречаться с солдатом из ближайшего лагеря. Я был потрясен. Но она выбрала меня и рассталась с ним. Мы начали встречаться чаще, когда меня перевели в Лос-Анжелес на окраину Лонг-Бич, всего в шестидесяти милях от Нормы.
Еще и еще посадки на авианосец, теперь уже другой, и, наконец, посадки ночью! Самолет весом в шесть тонн на скорости около ста миль в час, пытающийся маневрировать в абсолютной темноте среди голубых огоньков, ограничивающих палубу! Страшное напряжение, выбрасывающее массу адреналина, даже если ты не видишь, как в действительности узка палуба. Но тебя уже научили всему…
И снова практикуемся в стрельбе в воздухе, снова высший пилотаж, уже в составе группы, снова полеты в двойках то ведущим, то ведомым. Мои друзья столкнулись. Один из них сломал ноги, когда ударился о стабилизатор, покидая свой разбитый «Корсар», чтобы прыгнуть с парашютом в море…
Я знал, что там, рядом, на берегу, сидят Норма и ее родственники и все видят. Поэтому я летел так низко, что пропеллер оставлял за собой белую пену на воде моря, и я и мои друзья кричали от радости. А она потом рассказывала, что она убегала в это время в дом и пряталась под кроватью, дрожа.
Иногда мы искали истребителей из ВВС, чтобы сразиться с ними в воздушных боях, которые нам не терпелось устроить. А однажды восьмерка самолетов из нашей группы истребителей пролетела вдоль дна высохшей реки Святой Анны под ее мостами. Долетев до озера Биг-Бир, они перепугали яхтсменов, пронесшись над их головами почти на высоте мачт.
«Мы готовы!» – рвалось из нас. А в это время в Сан-Франциско родились Объединенные Нации.
Конец войне и женитьба
И не успел я пожелать им успеха, как вдруг – Хиросима! Нагасаки! И день победы над Японией. Но я был подавлен. Внезапно передо мной возникли проблемы. Что я буду делать теперь?
Единственное дело, которому меня научили, было больше не нужно. Только через несколько лет я по-настоящему понял, как мне тогда повезло (мой ангел по-прежнему сидел у меня на плече). Вне зависимости от того, каким боевым петухом я себя чувствовал, если бы война не кончилась, опытный в боях японский пилот мог легко оборвать мою летную карьеру. Но вместо этого их летные карьеры закончились. Правда, вместе с этим и моя работа, которой я занимался два года, завершилась.