Зимний Мальчик

Впереди ночь, и нужно спать. А страшно. Уж слишком часто донимают кошмары. Преимущественно тот, где всё горит, и я горю. А последнюю неделю снится, будто лежу я, мертвый и подгоревший, а по мне бегают крысы. Боли уже нет, только тактильная чувствительность (привет учебнику физиологии!), но неприятно и мерзко. Я вскакивал посреди ночи, светил фонариком в поисках крыс. Конечно, их не было, наяву то есть. А в сознании — были. И оттуда, из сознания, готовы были выпрыгнуть в любую минуту. Ну, мне так казалось.

Я открыл анатомический атлас, первый том из трех. Кости. И стал рассматривать, стараясь запомнить название каждого бугорка, каждой впадинки. Такие требования дисциплины. На память не жалуюсь, память у меня хорошая, и латинские названия укладывались легко. Будто и не учу даже, а повторяю хорошо заученное. Стоило закрыть глаза, как кость представлялась натуральной, трехмерной, а не просто рисунком. Даже и закрывать глаза не нужно, просто представить, будто закрыл. Такая у меня, оказывается, память.

Я уже выучил и будущее занятие, и после будущее, и даже дальше. Хватит.

Ну ладно, хватит.

Я почитал учебник физиологии. Тоже скоро дойду до конца. Конечно, учёба к одному учебнику не сводилась. Теоретически. Были ещё лекции. И, разумеется, семинарские занятия. С препарированием лягушек и прочей базаровщиной. Но лягушек дома резать я не хотел решительно, и потому просто читал.

Я несколько раз — в порядке эксперимента — пил на ночь ром. Кубинский ром. Как пират Билли Бонс. Того, видно, тоже мучили кошмары. Результат положительный — кошмары исчезали. После стакана. Но это не дело — стакан рома каждодневно. Спится хорошо, но ведь запросто спиться можно. Что хуже — именно после экспериментов с ромом появились крысы. Что дальше?

И я прекратил дозволенные опыты. По крайней мере, на время.

Вот и сейчас я не соблазнился бутылкой, что стояла в глубине буфета. Особо и напрягаться не пришлось.

Принял душ и лег спать в три пятнадцать. А в четыре тридцать проснулся — с крысами рядом. Нет, никаких крыс не было, но тело помнило коготки и зубки. Я даже осмотрелся. Конечно, ни царапин, ни укусов.

В пять снова уснул, и спал уже до десяти, благо воскресенье. Поспал бы и дольше, но разбудил телефон.

— Кто говорит?

— Посол ООН! Я говорю, узнал?

— Узнал, — как Бочарову не узнать, сколько лет в одном классе, а теперь еще и в одной группе. Институтской, не детсадовской. — Случилось что?

— Почему сразу «случилось»? Хотя можно сказать, что и случилось. Вернее, случится. Пятьдесят пятая годовщина Октября.

— Это, конечно, событие, но…

— Но нашей группе нужно представиться.

— Проставиться?

— Представиться, Чижик. Ты же знаешь, наша группа на особом счету, и потому отсиживаться не получится.

— Ну, а я-то при чём?

— Мы с Олей посоветовались и решили…

— Погоди, погоди… Что значит — посоветовались? Когда?

— Вчера вечером. И сегодня утром. Знаешь, Чижик, есть такое полезное изобретение, как телефон.

— Ну да, догадываюсь. А мы сейчас так, перекрикиваемся по воздуху. Ладно, посоветовались и что?

— Помнишь, как мы на море пели?

— На море?

— Не придирайся. На водохранилище. На дамбе. После кино.

— «What is a yath», как забыть.

— Ну вот, ты и споешь.

— Я?

— Ну да. У тебя же голос починился, так что давай.

Незадача. Надежда меня знает издавна. Помнит юное дарование, вундеркинда, звезду пионерских утренников.

— Ты не забыла, там пели вы, я же только подвывал.

— Не скромничай. Но мы тоже будем петь, а ты как думал.

Ага. Девушки мечтают о сцене и славе. Это понятно. Считают, что коренник, то есть я, вывезет. А они, пристяжные лошадки, будут красоваться, потряхивая гривами. Вот что она, волшебная сила искусства, с людьми делает. Вчера послушали концерт, потом посмотрели оперетту, а сегодня уже рвутся на сцену.

— Тогда приезжайте ко мне, репетировать.

— Почему к тебе?

— Я живу один, и мы никому не помешаем, это первое. У меня есть рояль, это второе. И я буду учить вас петь, это главное.

— Но мы…

— Петь на сцене — это другое. Либо по-моему, либо никак.

— Хорошо, мы приедем. Когда?

— Прямо сейчас. Время не терпит.

— Ага. Передаю трубку Ольге.

— Чижик, ты и правда согласен?

— Почему нет.

— А у нас получится?

— Не попробуем — не узнаем. Получится.

— Тогда мы едем.

Девушки поспешают медленно, пока соберутся, пока причешутся, то да сё. Час у меня был.

И я успел пожарить яичницу с помидорами и салом, съесть её, убраться на кухне и написать три партии — для Ольги (сопрано), Надежды (меццо-сопрано) и себя (тенор. Лирический тенор). И ещё много чего сделать. Девушки прибыли только к четырём. На обкомовской «Волге». С чемоданами. Однако.

Я смотрел из мансарды. Ага, пошли к даче Стельбовых. Видно, решили пожить здесь, в Сосновке. Почему бы и нет? Дом тёплый, к тому же на даче постоянно живет прислуга, семейная пара: кухарка-горничная и мастер-на-все-руки с пистолетом. По штату положено.

Наконец, девушки собрались с духом и пришли.